Нравы и мораль: Равенство или стандартизация? — Журнал Клаузура

Равенство или стандартизация? — Журнал Клаузура

Нравы и мораль: Равенство или стандартизация? — Журнал Клаузура

Нравы и мораль: Равенство или стандартизация?

10.02.2020
 / 
Редакция

В традиционном аристократическом обществе Европы неравенство распространялось по всему полю человеческих отношений, от иерархии классов до иерархии личностей — кто-то ярок, кто-то бесцветен, одни умны, другие глупы, одни красивы, другие уродливы.

Американская экономическая демократия заменила иерархию личностей иерархией достижений в экономике, где личные качества не играют никакой роли. Важно не то, что красив или уродлив, умён или глуп человек, его главное личное качество — способность создавать и приумножать богатство, что и сформировало в Америке культ простого человека жизнь которого посвящена Делу.

В дореволюционном российском обществе высоко ценились личные качества человека, и безликий человек-работник не мог быть ни героем жизни ни героем литературы. Советская Россия, встав на путь развития экономики, сделала простого Человека-Работника, героем новой жизни. Его личностные качества стали оцениваться, также как и в США, его вкладом экономику страны.

Массовое общество, вне зависимости от политической идеологии, отбрасывает всё что поднимается выше среднего уровня. Массовое общество возникло на основе индустриализации конца ХIX века. Принципы индустрии -стандартизация и взаимозаменяемость производства, стандартизация и взаимозаменяемость рабочей силы. Индивид со сложной внутренней жизнью, восприятием и пониманием жизни не вписывается в стандартизированный процесс и этот социальный тип постепенно стал исчезать в общественной жизни. В современной Америке и современной России этот процесс наиболее заметен. Охламон-(человек толпы), превратился в доминирующий социальный тип.

Необходимость выживания требует от от индивида стать таким как все, так как быть таким как все означает гарантию безопасности в толпе. В то же время, в любом человеке живёт чувство своей уникальности, особости, и чем более стандартизирована масса, тем острее желание выделиться из неё.

Наивысшей стандартизации, регламентации всех сторон жизни добились Соединённые Штаты, которые стали особенно наглядны в конце ХХ века. Стандартизация привела к улучшению быта, создав возможность каждому выживать внутри своей комфортабельной ячейки и к массовому одиночеству. В результате доступности индивидуального комфорта человеческие связи стали все более поверхностными и часто всё более недостижимыми

До абсолютного минимума сузился круг, в котором можно было проявить себя, продемонстрировать свою особость, что вызывало естественную реакцию — привлечь к себе внимание, стать известным многим, выйти за пределы своего крохотного социального кокона.

Известность может принести успех в своём деле, но он лимитирован ближайшим окружением, да и доступен далеко не всем. Известность может принести также власть, но доступ к ней усеян трупами. Успех в спорте также возможен, но он требует огромных вложений сил.

Тем не менее, выделиться из массы может каждый если он совершил нечто экстраординарное. Стоит попасть на первые полосы газет, появиться на всех телевизионных каналах, и публика захочет узнать все детали и нюансы его жизни. Такого страстного интереса к нему, как к индивиду, он не может получить даже от самых близких людей. Но интерес этот кратковременен, исчерпывается в течение нескольких дней или недель.

Постоянен интерес лишь к тем, кто смог войти в число победителей в экономике. Однако те, кто поднялся наверх, никогда не демонстрируют своё превосходство над теми, кто остался внизу социальной пирамиды. В жизни американского общества, разделённого на победителей и побеждённых, подобная демонстрация может привести к конфликту, и победители для своего самосохранения стремятся этого конфликта избежать всеми возможными средствами.

Победители, как правило, выпускники престижных колледжей и университетов, где стоимость образования по карману лишь семьям с доходами выше среднего. Уже по праву рождения они принадлежат к элите, возвышаются над толпой. но они не позволяют себе, как выпускники дорогих школ и колледжей Европы, говорить с культивированным акцентом и демонстрировать свою принадлежность к высшему классу.

Президент Буш, сын миллионера и политического деятеля с огромными связями в элите страны, закончивший Йельский и Гарвардский университеты, входящие в разряд элитарных «Ivy League», во время своей предвыборной кампании говорил, что студентом он был более чем посредственным, что должно было означать, что будущий президент простой парень, середнячок, такой же как и все, и будет защищать интересы таких же простых людей, как и он сам.

Быть простым человеком — это гражданский долг каждого американца, который, искренне веря в полное равенство, может не принять в качестве лидера человека ведущего себя как европейский аристократ, с его чувством собственного превосходства.

В американской политической жизни представители управляющей элиты всегда, на публике, подчёркивают, что они ничем не отличаются от простого человека с улицы.

Во время больших национальных праздников в американской армии принято, чтобы высшие офицеры участвовали в раздаче праздничного обеда солдатам. Президент Буш, во время одного из своих визитов в Ирак, в дни праздника Благодарения, вместе с генералами, стоял за стойкой армейского кафетерия участвуя в раздаче порционных блюд солдатам.

В любом общественном месте, будь то рабочий офис, супермодный бутик, дорогой ресторан или гостиница мирового класса, никто, нигде и никогда не позволит себе пренебрежительного отношения к человеку низшего социального или денежного статуса. Обслуживающий персонал, который, в других странах мира часто подвергается оскорблениям клиентов, воспринимается как равный.

«Богатые люди других культур стремятся продемонстрировать всему миру своё богатство, свою исключительность, свои привилегии, американец этого не делает почти никогда. Идея всеобщего равенства глубоко укоренена в общественном сознании. Мало кто решается на открытую демонстрацию своих привилегий, своего особого места в общественной жизни. Даже поднявшись на самый верх, американец считает себя представителем среднего класса и живёт практически в тех же условиях, что и основная масса населения.»

Социолог Абель

Тем не менее, различия в статусе проявляются не в открытых формах, а в нюансах и деталях поведения, часто не прочитываемых сторонним наблюдателем. Тон голоса, кто говорит первым, кто вторым, кто говорит без ремарок со стороны слушателей, выбор слов и выражений, расположение людей в группе. Всё это знаки иерархии внутри группы.

То качество, которое так характерно для России, постоянное унижение людей друг другом, во всех без исключений жизненных ситуациях, в Америке практически отсутствует. Семантика американского языка имеет чрезвычайно ограниченный лексикон оскорбительных терминов. А те, которые существуют, бледная стерильная тень того огромного набора слов, унижающих достоинство другого который существует в русской речи, но нет ни в одном другом языке мира.

В российской жизни не существует тех законченных, отточенных временем, чётких форм социального ритуала характерных для американской жизни, нет определённой, внятной иерархии социального статуса, что приводит к неизбежному конфликту, к постоянному выяснению отношений. В российском диалоге беседа превращается в спор, цель которого, не выяснение истины, а борьба за статус внутри данной группы, каждый раз заново. В повседневном общении, политике и экономике, всё построено на импровизации.

Все классы населения, от уборщиц в общественных туалетах, наводящих порядок угрозами, а в туалете уборщица — власть, до решателей судеб страны, сознательно или бессознательно, участвуют в постоянном и неразрешимом конфликте, в борьбе за равенство, которое на деле есть борьба за общественный статус – за уважение. Поэтому недаром фраза «Ты меня уважаешь?» так часто употребляется. Статус необходимо подтверждать снова и снова в каждой новой группе и в каждой новой ситуации.

На Западе и особенно в США общение построено на формальных ритуалах, позволяющих избежать или смягчить возникающие конфликты в отношениях. В процессе воспитания вырабатывается безусловный рефлекс демонстрации доброжелательности, словесные клише и трафареты, используемые в общении, блокируют саму возможность выражения негативных эмоций.

В повседневной жизни Европы, в случайных встречах, на улице, кафе, в любых общественных местах, где социальный статус незнакомых друг другу людей не известен, он может выражаться в одежде, в стиле поведения. Но в США подавляющее большинство богатых людей, поднявшихся из нижних классов, одеваются также и ведут себя также как основная масса, средний класс. Менеджер крупной корпорации носит те же джинсы, что и рядовой служащий, ездит на работу в недорогой машине, ест на ланч всё тот же гамбургер.

Один из самых богатых людей мира Билл Гейтс, выглядит и ведёт себя как средний человек из толпы. Его стиль жизни, в принципе, ничем не отличается от жизни представителей среднего класса. Завтракает миллиардер Гейтс также, как и средний американец. Апельсиновый сок, сериал с молоком, сэндвич и кофе, обедает в общем кафетерии кампании. Жена Гейтса, Линда, сама отвозит детей в школу в машине «Шевроле» старой модели, и сама делает покупки в супермаркете. Личное состояние Билла Гейтса в 2007 году оценивалось в 50 миллиардов долларов. 50 миллиардов – это стоимость имущества 60 миллионов жителей США.

В кампании Гейтса, как и во всех деловых офисах, менеджер никогда не отдаёт приказ работнику, он использует эфмеизмы:

«Не мог бы ты это сделать для меня, пожалуйста?» («Would you like do it for me, please?»).

Форма обращения звучит как просьба, но, по сути, это приказ, и работник, зная правила, играет свою роль равного, с обязательной, по правилам игры, искренностью.

Равенство в повседневных отношениях как бы делает реальное экономическое неравенство, если не невидимым, то гораздо менее заметным. И в Соединённых Штатах, где пропасть между богатством и нищетой наглядна, ритуал равенства имеет чрезвычайно важную роль в поддержании существующего порядка вещей.

«В целом, богатые американцы гораздо богаче богатых людей Европы, а её бедняки гораздо беднее бедняков других индустриальных стран. Житель Финляндии с самым низким уровнем зарплаты, получает почти на 30% больше, нежели американец, принадлежащий к этой же категории. Житель Швеции больше на 24%.»

Тимоти Смидинг, директор Люксембургского Института изучения заработной платы, подводя итог многолетнему сравнению зарплат в Европе и США.

Европа реализует идею социального равенства сверху, государство устанавливает лимиты на индивидуальное предпринимательство и распределяет привилегии более или менее равномерно, лимитируя возможности тех, кто уже обладает экономическими рычагами и, следовательно, использует их для ещё более интенсивного накопления за счёт основной массы населения.

В отличии от Европы, в Америке социальное расслоение формирует свободный рынок, предоставляющий все возможные привилегии тем, кто уже утвердил себя в борьбе за богатство. Таким образом, неравенство становится  изначальным качеством экономического развития, а внешнее равенство, в повседневном общении классов, легализует его в сознании среднего человека воспринимающего мир лишь в его практических повседневных формах. Можно было бы назвать это самообманом, но это свойство национальной психологии видеть только конкретные факты и не обобщать на абстрактном уровне.

Кроме того, социальное и экономическое неравенство в американской истории почти никогда не вызывало широких массовых, политических движений, как в Европе. Европейская идея социального равенства предполагает, что богатые становятся богаче за чей-то счёт, поэтому должны отдать хотя бы часть тем, у кого взяли.

Этот взгляд был связан с ограниченными ресурсами старого континента и статичностью социального процесса. Ресурсы же Нового Света были неограниченны, в азартную погоню за богатством была вовлечена большая часть населения, государство не вмешивалась в экономиче­скую игру, что давало возможность участвовать в ней каждому. В азартной игре победитель не отнимает, он обыгрывает своих конкурентов, а победителей не судят. Проигравшие могут обвинять только себя, в глазах других они «losers», не умеешь играть, не садись за карточный стол.

Классовое расслоение в постсоветской России произошло внезапно, государство раздало национальные богатства наиболее агрессивным и напористым игрокам. В США же государство было лишь одним из игроков в экономике, и те, кто вложил больше труда, те, кому больше повезло, или те, кто подходил к правилам экономической игры “творчески”, получали больше. Поэтому американцы не только относились к тем, кто стал богаче других с уважением, они ими восхищались.

Кроме того, в условиях постоянных изменений, характерных для американской экономики, богатство не является чем-то стабильным и незыблемым, бизнес — большая дорога, на которой можно потерять или приобрести, и то, что принадлежит кому-то сегодня, завтра будет принадлежать другому. Американская политическая демагогия сумела внушить массам, что в стране нет классовой борьбы, это борьба между отдельными людьми.

Поэтому идея эконимического равенство в форме лозунга большевиков: «Грабь награбленное» («Soak the rich»), в котором неимущие массы призывались грабить имущий класс, никогда не находило отклика среди американских низов.

Во-первых, потому, что лозунг предполагает массовую анархию, и, в результате, ограбленным может оказаться каждый. Во-вторых, каждый верит, что когда-нибудь и он сам сможет попасть в круг тех, кто обыграл остальных. Каждый мечтает стать победителем, и у него не поднимется рука на тех, кем он сам хочет стать. “Deal me in”, ”возьмите меня в долю”, эта идея ближе сердцу американца.

Протест против экономического неравенства нейтрализован верой людей в равенство возможностей в свободной экономике, хотя это вера иррациональна, не подтверждается практикой. Равные возможности есть у 5% населения – “money makers”, обладающих 75 % общенационального богатства, но для подавляющего большинства они не более чем иллюзия.

Предприниматель может одолжить миллионы у банка под будущее развитие, или выпустить акции, средний работник от банка может получить заём только на покупку дома или машины. Крупные корпорации имеют возможность вкладывать в рост бизнеса огромные средства, их доходы увеличиваются пропорционально вкладам. Небольшие компании, чьи вклады в рост бизнеса ограничены, имеют соответственно меньше доходов.

Принцип прост, чем больше у вас есть, тем больше у вас будет. Богатство порождает богатство, бедность порождает бедность.

Резкий контраст богатства и бедности в “стране равных возможностей” возник не сразу, он увеличивался по мере экономического роста, и, соответственно, концентрацией, богатств в руках корпораций, организаций, a средний работник или предприниматель не имеет никаких других возможностей, кроме возможности подчиниться силе.

Отцы-основатели американского государства понимали, что концентрация богатства в руках немногих приведёт к краху демократического эксперимента, приведёт к наглядному классовому неравенству, характерному для Европы. Для них было очевидно, что нищие массы не обладают ни чувством ответственности перед обществом, ни желанием создавать богатство для богачей. В первые десятилетия после Американской Революции ожесточённо дискуссировалась тема будущего экономического развития страны.

Одна точка зрения, либеральная, базировавшаяся на христианской этике, утверждала, что экономическое равенство должно регулироваться государством и религиозной моралью. Интересы общества должны доминировать над интересами бизнеса. Как гласит Библия: «Богатый никогда не войдёт в рай, также, как верблюд не пройдёт через угольное ушко». Равные возможности для всех групп населения должно было обеспечить государство.

Один из отцов-основателей, Мэдисон, настаивал на том, что закон должен регулировать рост богатств, создать пределы накоплению экстремальных богатств в руках немногих, усреднить доходы — «Reduce extreme wealth toward mediocrity». По его мнению, концентрация богатств у небольшой группы населения может быть создана только за счёт нарушения законов юридических и моральных, и привести, в конечном счёте, к массовому бунту. Государство должно контролировать экономику.

«Сила закона должна быть использована, чтобы крайняя бедность была поднята до уровня общепринятого комфорта, а уровень общепринятого комфорта — это не только еда, одежда и кров. Это то, что оценивается обществом, как достойная, в глазах окружающих, жизнь.»,

— писал экономист XVIII века Адам Смит.

Защитники же свободной экономики говорили, что контроль государства над экономикой приведёт к её замедлению. Индивидуальное предпринимательство без вмешательства государства, тормозящего процесс обогащения самых сильных, должно привести к определённому росту материального благополучия всех, и это значительно более важно, нежели абстрактная, в глазах подавляющего большинства, мораль христианского равенства, с её презрением к богатым и состраданием к бедным. Эта точка зрения возобладала.

Европейские комментаторы американской жизни XIX века, от Фрэнсис Тролопп до Диккенса, от Томаса Карлайля до Матью Арнольда, были единодушны в признании того, что Америка, действительно, сумела создать общество равных. Незнакомые с практикой экономической жизни они считали, что равенство в США существует, так как оно зафиксировано в политических документах страны, Конституции, Билле о Правах. Политические права есть у всех, но в экономике реальными правами обладает только экономическая элита.

Неравенство заложено в самом фундаменте экономического общества, чтобы оно было менее заметным была создана сложная сетка умолчаний и фальсификаций, вся мощь пропаганды была направлена на поддержание мифа о всеобщем равенстве.

Джон М. Кейнс, ведущий британский экономист:

«Современная цивилизация, создав огромные материальные богатства, не привела к равенству, она лишь сформировала изощренную культуру сокрытия неравенства, которая маскирует истинный механизм общественных отношений.»

Михель Гофман,

Колумбийский университет,

Нью-Йорк

Труд и праздность — Журнал Клаузура

Нравы и мораль: Труд и праздность — Журнал Клаузура

Нравы и мораль: Труд и праздность

30.03.2020
 / 
Редакция

ЧЕСТНОЕ ИСПОЛНЕНИЕ ДОЛГА

ИЛИ БЕСЧЕСТНОЕ ПАРАЗИТИРОВАНИЕ?

Культ труда завещан нам Творцом и принят нашими мудрыми предками как основной закон человеческого существования. Как ни богата дарованная нам природа, а без соответствующих физических и умственных усилий человек давно бы вымер.

Проблема труда тесно связана с проблемой появления человека на Земле. Библия трактует трудовую ипостась человека двояко: как кару Божью и как благодеяние. Наказывая Адама за ослушание в отношении древа познания добра и зла, Господь присудил: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Бытие. 3.19). Это, разумеется, кара. В то же время, благодаря Ноя за «работу по возделыванию земли» (Бытие. 5.29), Господь, по сути, благословляет трудящегося человека вообще и трудолюбивого – в особенности. Апостол Павел во втором послании к Фессалоникийцам ставит точку в этом вопросе: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (3.10).

Наши предки учитывали двойственный характер труда и всё же больше склонялись к трактовке труда как Божьего благословения. Понимание труда как обязанности отражено в русских народных пословицах «Богу молись, а сам трудись» и «Человек рождён на труд». Но в пословицах «Бог труды любит» и «Без труда нет добра» делается упор уже на нравственной стороне труда. В первом случае подчёркивается любовное отношение Бога к человеку труда, во втором – труд утверждается не только как основа материального благосостояния человека, но и как главный критерий его нравственности.

Нет однозначности в научном подходе к происхождению человека и роли труда в его становлении. Первые английские колонисты в Северной Америке выражали твёрдое намерение жить в строгом соответствии с христианскими заповедями в отношении труда. Капитан Джон Смит, обращаясь к колонистам в 1609 году на территории нынешних США(!!!), наставлял: «Вы должны руководствоваться знанием, что тот, кто не работает, тот не ест… Труд тридцати или сорока честных и трудолюбивых человек не должен расходоваться на поддержание 150 праздных бездельников».

Полтора столетия спустя тоже Смит, но уже Адам (1723-1790), стал основателем либеральной политико-экономической теории всесилия рынка как незаменимого регулятора хозяйственной деятельности отдельного человека и всего человечества. Роль труда у него была тщательно заретуширована, зато сделан упор на свободе производства и обмена товарами. Благодаря этому труд и труженик превратились у Адама Смита в средство обогащения именно паразитических элементов, которым в условиях рынка досталась вся выгода от производства и обмена товарами.

Шотландцу Адаму Смиту пришёл на помощь естествоиспытатель-англосакс Чарлз Дарвин (1809-1882), сделавший упор на «естественном отборе», по которому в природе выживает сильнейший.  При этом о труде у Дарвина речи нет. Просто в постоянно меняющихся природных обстоятельствах выживает, по его мнению, лишь тот, кто лучше приспосабливается к происходящим изменениям. Человек и есть тот вид животного мира, который оказался самым сообразительным и самым приспособленным к меняющимся жизненным обстоятельствам.

Адам Смит и Чарлз Дарвин поставили в неловкое положение основателей теории научного коммунизма Карла Маркса (1818-1883) и Фридриха Энгельса (1820-1895). Теория Дарвина импонировала им своей подчёркнутой приземлённостью. Идея самопроизвольного развития животного мира от амёбы к человеку позволяла основоположникам марксизма обосновать их воинствующее безбожие. Однако теория Смита смущала своим цинизмом и поощрением паразитических элементов. Поэтому слабое звено дарвинизма и либерализма они решили сделать сильным звеном собственной политической экономии, объявляя, что именно «труд превратил обезьяну в человека». Следовательно, культ труда и есть, по Марксу, главное в практической жизни человека.

В России ещё до рождения заграничных теорий труд рассматривался русским народом как основа жизни. «Без труда, — гласила из века в век русская народная пословица, — не вынешь и рыбку из пруда». Под трудом же на Руси понималось напряжение не только физических, но и умственных сил. Трудолюбивый человек всегда и везде у нас пользовался уважением, и к таковым относили людей прилежных, работящих, не терпящих праздности.

Не удивительно поэтому, что Владимир Ленин, возводя в культ марксистскую теорию, в самом марксизме поставил во главу угла именно культ труда. В работе «Государство и революция» (1917) он ужесточил формулу апостола Павла, придав ей категоричность закона – «кто не работает, тот не ест». В отличие от апостола Павла, стремившегося усовестить праздного человека, Ленин придаёт труду принудительный характер. В статье «Как организовать соревнование» (1918) Ленин называл всех праздных людей «жуликами» и настаивал на том, чтобы они «сидели в тюрьме или отбывали наказание на принудительных работах».

Парадоксальность ленинских  формулировок состоит в том, что атеист Владимир Ленин в культе труда не только прибегает к аргументации апостола Павла, но и, по сути, возвращается к первичной библейской трактовке труда как божественной кары человека за его прегрешения перед Богом. Как бы то ни было, трудовая повинность превратилась в России в практическую заповедь социализма. Статья 18 Конституции РСФСР 1918 года объявила труд «обязанностью» всех граждан республики и провозгласила лозунг: «Не трудящийся, да не ест!». Конституция СССР 1936 года, оставляя неприкосновенной обязательность труда, возвела труд также в «дело чести». Принципом социализма стала формула – «от каждого по способностям, каждому – по труду».

У понятия праздности не менее длинная история, чем у категории труда. Первоначальная её трактовка имела высшую степень позитивности. Будучи производной от церковных праздников, праздность на ранней стадии подразумевала всеобщее воодушевление и демонстративное торжество. В «Библейской энциклопедии» утверждается, что церковные праздники были «узаконены самим Богом» (Т.2. Стр. 80), а суббота являлась «царицей праздников». Соблюдение праздников, по Моисею, носило обязательный характер, а их несоблюдение жестоко каралось, вплоть до смертной казни. Сами праздники означали не только полное освобождение людей от любого труда,  но и публичное проявление веселья и радости.

Однако в христианстве акценты в отношении праздников и праздности резко сменились. Иисус Христос снял с субботы ореол святости, объявив: «суббота для человека, а не человек для субботы» (Марк. 2.27). Апостол Павел во втором послании к Фессалоникийцам говорил: «Некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся; таковых увещеваем…, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб… Если же кто не послушает…,  того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его» (3.11-14). Здесь весьма примечательно слово «суетятся». Показную «деятельность», рассчитанную на то, чтобы ввести людей в заблуждение, апостол Павел без обиняков относил к безделью, требуя от христиан подлинного труда, а не его имитации.

Русский народ издревле строго отделял праздники от праздности. Праздники он относил к заслуженному отдыху после затяжной полосы трудовых буден. А потому в праздники он позволял себе временное расслабление и веселье от души. Но это был краткий миг, передышка перед новым трудовым подвигом. «Делу – время, — говаривали наши предки, — потехе — час». Имея в виду «время» суток, они отводили «потехе» (веселью) всего один час. Остальные 23 часа, включая сон, еду и прочие нужды, они посвящали «делу» (работе, труду), полагая его главным в жизни человека.

Праздность русский народ категорично осуждал, рассматривая её как величайшее зло и даже как корень всех зол, творимых на Земле. «Праздность – мать пороков», — утверждали наши предки. «Праздный, — предупреждали они, — на грех натолкнётся». «Праздным бес качает», — намекали они на дьявольскую природу праздности. «Праздная молодость – беспутная старость», — говаривали они, указывая на конечную гибельность неудержимой тяги к безделью. Суммируя мораль народных пословиц, приходится признать глубокую прозорливость наших предков и их непоколебимую веру в благодать труда и трудолюбия.

 Возводя в культ труд и объявляя тягчайшим грехом праздность, и Библия, и народ делали упор не просто на благодати труда, а на благословении труда праведного, честного, добросовестного. «Лучше немногое с правдою, — убеждал в древности мудрый царь Соломон, — нежели множество прибытков с неправдою» (Притчи. 16.8). Того же мнения придерживались и наши предки, утверждая, что «белые ручки чужие труды любят» и что «трудовая денежка плотно лежит, чужая ребром торчит». Здесь праздность ассоциируется с «белыми ручками» и воровством «чужих трудов». Честно же заработанная копейка ценится на вес золота.

Такова длинная смысловая история труда и праздности в отношениях человека с Богом, природой и другими людьми. На практике всё происходило гораздо сложнее и запутаннее. На ранней стадии мировой капитализм начинался с вложения избыточного капитала в перспективное дело, конкретное производство, продукт, товар, обеспечивающий удовлетворение разносторонних потребностей человека. Но уже в этот период труд постепенно стал терять свою реальную значимость, уступая место принципам выгоды и конкурентной борьбы, не имевшим к труду прямого отношения.

На поздней стадии капитализма происходит нарастающее расширение прослойки паразитирующих элементов. В дело идут обман, бесчестное надувательство, порождающие разного рода аферы, финансовые пирамиды, биржевую игру.  С рождением монополий и транснациональных корпораций устанавливается по всему миру диктатура капитала. При этом нарастают его агрессия, подавление и эксплуатация слабых, ложь, обман и бесчеловечность. В последнее время мир свалился в войну всех против всех, с господством идей снобистского дарвинизма и человеконенавистнического мальтузианства.

Россия дважды ломала планы утверждения на Земле культа бесчестной праздности мировыми элитами. Первый раз это произошло в 1917 году, когда наша страна культу капиталистической праздности жёстко противопоставила культ социалистического труда. Второй раз это случилось в 1941-1945 годах, когда культ героического труда советских людей на фронте и в тылу спас мир от худшей диктатуры паразитических элементов – диктатуры расовой дискриминации. Однако на волне великих побед и достижений в советской элите стали всё больше проявляться склонность к карьерному соперничеству, роскоши, разгульной праздности и увёртливому паразитированию.

Касательно кардинальной перемены отношения к труду «рыба» у нас стала «гнить с головы». С приходом к власти Никиты Хрущёва состоялась перетряска советской элиты. В неё влился большой отряд освобождённых политических заключённых, среди которых было немало противников не только коммунистической, но и социалистической идеи (идеи обязательности труда). Образовавшееся прозападное диссидентское ядро нашло понимание и поддержку среди сытой брежневской номенклатуры, в которой всё более активную роль стала играть паразитическая прослойка. Именно при Леониде Брежневе в СССР произошло фактическое перетекание власти от партийных бонз к теневым творцам политики.

Михаил Горбачёв и Борис Ельцин, по сути, лишь завершили процесс передачи власти в СССР и в России новой элите, сформировавшейся в недрах социалистической системы на принципах культа угодливой праздности и бюрократического паразитирования. В 1991-1993 годах эта паразитическая элита торжествующе вышла из подполья и захватила власть в стране путём государственного переворота. Её победа была закреплена Конституцией РФ 1993 года, в которой право на труд и достойное его вознаграждение было подменено правом на частную собственность и паразитическое существование владельцев земель, её недр и всего производимого рабочими руками.

С течением времени соотношение доли тружеников и  паразитов в  мире и России существенно менялось. Судя по раскладу Джона Смита, в начале XVII века на одного труженика в капиталистической Европе приходилось примерно пять паразитов. В дореволюционной России, согласно пословице «один — с сошкой, семеро — с ложкой», эта пропорция достигала один — к семи. Сегодня в нашей стране на одного честного труженика приходятся уже сотни нахлебников. Огромный банковский сектор представляет собой чистое ростовщичество. Паразитирующие посредники составляют у нас целый класс. Доминирующей отраслью «производства» в России стала сфера услуг.

Но беда не только в этой нарастающей диспропорции. Наличие стабильной массы паразитических элементов в человеческом обществе привело к образованию нового вида человеческих индивидуумов. Мы не заметили появления среди массы homo sapiens человекоподобного подвида homo parasitos. Его отличительными чертами стали патологический эгоизм, презрение к роду человеческому и неудержимая, бешеная алчность. Согласно теории Дарвина, именно этот подвид лучше других людей приспособился к временным изменениям, а потому и должен придти на смену homo sapiens.

В теории это выглядит вполне логично. На практике же мы имеем дело не с прогрессивным явлением, а, наоборот, с явлением вырожденческим, возвращающим человечество к животным истокам. Веруя в то, что труд превратил обезьяну в человека, следует признать и то, что развращающая праздность, в конечном счёте, возвратит человека даже не к обезьяне, а прямиком к амёбе, одноклеточному организму, размножающемуся без всякого труда — простым делением ядра. Ядро паразитизма у нас созрело и перезрело, и оно начинает делиться с геометрической прогрессией.

Процессу стремительного размножения паразитических элементов будут в немалой степени способствовать лелеемая элитами роботизация, освобождающая человека от физического труда, и меры по созданию искусственного интеллекта, избавляющего человека от труда умственного. Свой вклад в вырожденческий процесс вносит моральное унижение честных тружеников, возводимых элитой в ранг быдла (рабочего скота), и возведение влиятельных представителей паразитического класса в герои труда.

Инертному движению паразитирующей российской элиты к пропасти вырождения должны быть противопоставлены государственная и народная воля. Коронавирус, ударивший в России в первую очередь по раскатывающим по заграницам представителям элиты, ставит перед российскими властями задачу принятия жёстких мер. Разумеется, речь не идёт о возврате к судебному преследованию тунеядцев, хотя преступные элементы в этой среде должны получать должное наказание.

Государство должно повернуться лицом к честным труженикам и оградить их от сонма паразитов, ныне обладающих привилегированным статусом. Банковская сфера должна быть поставлена под жёсткий контроль Центрального банка РФ, а сам этот банк должен стать без всяких уловок государственным. Главным посредником между производителями товаров и их потребителями должно стать опять-таки государство. Сфера услуг должна быть чётко разграничена между государственными структурами и частными лицами; последние должны играть исключительно вспомогательную роль. Главная же задача государства состоит сейчас в том, чтобы начать войну с мошенничеством, начиная от государственного аппарата и кончая телефонными шантажистами.

Перечисленные задачи вовсе не являются невыполнимыми. В Китае и подавляющем большинстве западных стран их назвали бы для правительства рутинными. Но в России, в итоге 30-летней либеральной бездеятельности, они выросли до гигантских размеров. И сейчас их надо решать уже не политическими, а чисто практическими средствами. Новый состав правительства производит впечатление вполне работоспособного органа, сознающего свою ответственность перед высшим руководством и трудолюбивым российским народом. Ему и карты в руки.

Важно понять одно: если мы сегодня не удалим огромные клубки паразитов из государственного и народного организма, завтра наша страна превратится просто в плесень, презираемую другими народами.