Для чего нужна свобода человеку: Что такое свобода? На сколько она необходима современному человеку?

Содержание

Свобода: иллюзии и действительность

Человек ищет свободы. В нем есть огромный порыв к свободе, и он не только легко попадает в рабство, но он и любит рабство.

Н. А. Бердяев

Термин «свобода» довольно часто употребляется в повседневной жизни людей. Но каждый человек понимает его по-своему. Причем в основном свобода сводится к тому, чтобы делать все, что хочется.

Очень широко понятие свободы используется в современной политике. Все политические коллизии, любое вмешательство во внутренние дела другого государства происходят под лозунгом свободы и демократии. Все так называемые «бархатные» и «оранжевые» революции, не имеющие ничего общего с действительными революциями, совершались и совершаются под флагом свободы и защиты прав человека. Средства массовой информации сосредоточились на проблемах свободы.

Как уже отмечалось, каждый человек вкладывает в понятие свободы свой собственный смысл, имеющий чисто субъективный характер, поскольку речь идет, как правило, о личной свободе, якобы не предполагающей никаких ограничений. Такое представление о свободе вписывается в рамки обыденного сознания, но ни в коем случае не может претендовать на какую-либо научность.

Ретроспективный взгляд на историю философии показывает, что проблемы свободы находились в центре внимания многих корифеев мировой философии. Я сошлюсь только на некоторых. Т. Гоббс под свободой подразумевал «отсутствие внешних препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то, что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом»[1]. Свободным является тот человек, который делает то, что ему необходимо в жизни, и при этом не встречает никаких препятствий.

Вольтер замечает, что вопрос о свободе довольно простой, но тем не менее люди постоянно спорят о нем, и в результате все запутались. Сам французский философ свободу определяет так: «Свобода – это исключительная возможность действовать»[2].

Соотечественник Вольтера П. А. Гольбах немало страниц посвятил проблемам свободы. «Любовь к свободе, – пишет французский мыслитель, – самая сильная из страстей человека; она вызвана его стремлением к самосохранению и беспрепятственному использованию личных способностей для того, чтобы сделать свою жизнь счастливой»[3]. Стремление к свободе Гольбах объясняет природными факторами. Иначе говоря, любовь к свободе носит естественный характер. Она, по мнению французского мыслителя, вызвана тем, что человек стремится к самосохранению и улучшению своих жизненных позиций.

Но человек во всех случаях, в том числе в стремлении к свободе, должен руководствоваться только разумом, благодаря которому любовь к свободе приводит к добродетели. Кроме того, человек должен подчиняться установленным в обществе законам. Он должен понимать, что свобода имеет свои границы и их нельзя нарушать, чтобы не ущемлять свободу других. Поэтому «свобода – это возможность делать ради своего счастья все, что не вредит счастью других членов общества»[4]. А мерилом «свободы членов общества должно быть благо общества в целом»[5]. Как видно, французский просветитель проблему свободы человека непосредственно связывает с обществом. Небезынтересны рассуждения Гольбаха о причинах потери народами свободы. Главной причиной потери свободы французский философ считает приход к власти правителей, которые путем насилия и хитрости лишали людей свободы. Но народы сами тоже виноваты в потере свободы, потому что «привычка, лень, страх и невежество ослабили пружины человеческого сердца; можно сказать, что им удалось исказить естественные человеческие свойства и принизить человека в его собственных глазах»[6]. Иными словами, собственная лень и равнодушие людей привели к потере ими свободы.

Чтобы сохранить свою свободу, люди должны быть разумными и добродетельными. Интересно, что Гольбах вовсе не считает, что только демократия предоставляет подлинную свободу людям. «При демократии народ, только по видимости осуществляющий суверенную власть, слишком часто является лишь рабом развращенных демагогов, которые льстят ему и разжигают его страсти; народ сам становится тираном»[7]. Но если в условиях демократии можно потерять свободу, то при деспотических формах правления ее вообще нет.

Как сохранить свободу? По глубокому убеждению П. А. Гольбаха, свободу можно сохранить лишь в том случае, если она базируется на началах разума и добродетели. Гольбах как идеолог Просвещения считает, что свободу можно сохранить, если люди поступают разумно, если в обществе руководствуются здоровыми нравами и если они знают о том, что происходит в обществе, а это предполагает наличие просвещения.

Вместе с тем, по мнению Гольбаха, одних законов и просвещения недостаточно для сохранения свободы. «Свобода может быть долговечной только при условии, что она подкреплена силой, способной заставить всех членов общества придерживаться справедливости и выполнять законы, устанавливающие определенные границы как для подданных, так и для тех, кто ими управляет»[8].

Прежде всего следует подчеркнуть, что свобода есть социальное понятие. У животных нет никакой свободы. Они часть природы и не испытывают никакой нужды в свободе. «Животное, – писал К. Маркс, – непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает свою жизнедеятельность предметом своего сознания… Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности»[9]. Человек осознает свободу, потому что его действия носят сознательный характер.

Свобода возникает в процессе совместной деятельности людей. Поэтому основа всякой свободы – свобода жизнедеятельности человека. С одной стороны, человек находит свою свободу только в обществе, а с другой – общество ему часто мешает делать то, что он хочет, и человеку кажется, что общество лишает его свободы. Но он либо не понимает, либо не хочет понять, что его личные интересы не всегда совпадают с интересами всего общества и приходится жертвовать личными интересами во имя сохранения общества. Такова диалектика жизни, и в данном случае мы встречаемся с одним из противоречий социума, которое решается путем компромисса: общество предоставляет индивиду определенную свободу, но и индивид в свою очередь сознательно ограничивает свои требования к обществу относительно свободы.

Наивно думать, что формирование человеческого общества начинается со свободы. Напротив, оно начинается с табу, с запрета, нарушение которого строго наказывается. Чтобы выжить в суровых условиях, первобытные люди соблюдали возникшие в ходе их практической жизни нормы и принципы поведения, регулировавшие их образ жизни. Каждый поступок члена рода строго регламентировался, и ни о какой свободе не могло быть и речи. Охотились, например, молодые люди, но мясо в первую очередь давали детям и старикам.

Нельзя свободу путать с волей. Воля связана с игнорированием общепринятых норм жизни. Воля – это субъективизм и волюнтаризм, отказ от учета объективных обстоятельств. Воля – это произвол и самодурство. В политике, например, волюнтаристские действия приводят к огромным отрицательным последствиям. Всем известны негативные последствия волюнтаристических решений Н. С. Хрущева.

Любящий волю человек не ограничивает себя никакими законами морального или юридического характера. Вольный человек в отличие от свободного человека уважает только самого себя, потому что он постоянно покушается на свободу других людей. Вольный человек – это эгоистичный человек, потому что он стремится лишь к удовлетворению личных интересов. Воля есть другое выражение произвола. Заметим, что анархизм как политическое течение, не признающее государственной власти, предпочитает волю свободе. Но не только анархисты не любят свободу. Даже некоторые сторонники демократии под свободой понимают не соблюдение законов, а волю, особенно когда это касается деятельности таких демократов.

В отличие от воли свобода предполагает действия человека в рамках юридических и моральных норм и законов. Человек должен понимать, что в обществе есть определенные законы, нормы, принципы, традиции, которые нужно соблюдать и в пределах которых можно и нужно свободно действовать. «Нравственный человек сознает содержание своей деятельности чем-то необходимым, имеющим силу в себе и для себя, и этим так мало наносится ущерб его свободе, что последняя даже, наоборот, лишь благодаря этому сознанию становится действительной и содержательной свободой…»[10] Если каждый будет поступать по своему усмотрению, то это приведет к хаосу и в конечном счете к гибели общества как целостного социального образования.

Нельзя абсолютизировать личную свободу человека, так как это нередко оборачивается трагедией для окружающих. Так, например, абсолютизация свободы приводит к росту насилия (убивают просто прохожих на улице, в учебных заведениях, своих коллег, причем убивают как взрослые, так и дети). Таким образом, свобода предполагает деятельность социальных групп, слоев, классов, индивидов при обязательном соблюдении общепринятых моральных и юридических норм и принципов.

Выше я привел некоторые дефиниции свободы, предложенные классиками философии. Они правомерны, но их следует рассматривать в контексте эпохи. На мой взгляд, свобода – это возможность проявлять свои физические и духовные потенции. Чем свободнее человек, тем у него больше возможностей создавать материальные и духовные ценности, обогащать свой духовный мир. Иными словами, развивать в себе все человеческое. А все это главным образом зависит от общества, в котором живет человек.

Свобода есть процесс, а не застывшее состояние. Иначе говоря, по мере продвижения общества по восходящей линии человек становится все более и более свободным в экономическом, политическом, духовном и других аспектах. Процесс этот носит очень противоречивый и порой даже драматический характер, но тем не менее эмпирически можно показать, как на протяжении истории расширяются свободы человека. Человек первобытной эпохи, например, не был свободен ни в отношении своего рода, ни в отношении природы. Ему приходилось бороться со стихийными силами на каждом шагу, чтобы прокормиться. Не давали свободы родовые связи и отношения. Человек по отношению к ним проявлял рабскую покорность и не представлял свою жизнь за пределами рода или племени. Его поступки и поведение регулировались традициями и обычаями рода и племени. Возможность решать самому те или иные жизненные вопросы, в том числе личного характера (женитьба, например), либо вовсе отсутствовала, либо была крайне ограничена. «Племя, – пишет Ф. Энгельс, – оставалось для человека границей как по отношению к иноплеменнику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторваны еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности»[11]. Всюду человека подстерегала опасность, физически он рано изнашивался и умирал в сравнительно молодом возрасте.

Иную картину мы наблюдаем в рабовладельческом обществе. Да, жизнь раба полностью зависела от его хозяина: он мог убить его или продать, обращался с ним как с вещью. Аристотель считал, что «невозможна дружба и с конем или быком или с рабом в качестве раба. Ведь [тут] ничего общего быть не может, потому что раб – одушевленное орудие, а орудие – неодушевленный раб, так что как с рабом дружба с ним невозможна, но как с человеком возможна»[12].

Но тем не менее раб обладал большей свободой, чем первобытный человек, потому что он освободился от «пуповины первобытной общности». Он уже отличает себя от других, может вести самостоятельный образ жизни. Кроме того, – и это очень важно, – в рабовладельческом обществе жили не только рабы, но и рабовладельцы, свободные граждане и т. д., которые принимали непосредственное участие в делах государства, особенно демократического. Так, в Афинах эпохи Перикла была развитая рабовладельческая демократия, суть которой тот выразил следующим образом: «В нашем государстве мы живем свободно и в повседневной жизни избегаем взаимных подозрений: мы не питаем неприязни к соседу, если он в своем поведении следует личным склонностям, и не выказываем ему хотя и безвредной, но тягостно воспринимаемой досады. Терпимые в своих частных взаимоотношениях, в общественной жизни не нарушаем законов, главным образом из уважения к ним, и повинуемся властям и законам, в особенности установленным в защиту обижаемых, а также законам неписаным, нарушение которых все считают постыдным»[13].

Первобытный человек не протестовал против существующих порядков. Да ему и в голову не могла прийти мысль не покориться родовым и племенным обычаям, ослушаться вождя. Рабы же организовывали восстания, шли на войну со своими эксплуататорами, потому что осознавали собственное рабское положение. Хорошо известно восстание рабов под предводительством Спартака. Конечно, среди рабов было немало людей, которые довольствовались своим положением, верой и правдой служили хозяевам и не нуждались ни в какой свободе. О таких рабах Г. В. Ф. Гегель писал: «…раб, довольный своим положением раба, не мыслит себя, так как свобода не является его целью, следовательно, он не хочет своей всеобщности, он не хочет только того или другого»[14].

Именно при рабовладельческом строе одна часть общества получила возможность заниматься философией, наукой, культурой, то есть духовным производством, которое в первобытном обществе было непосредственно вплетено в материальную жизнь. Выделение духовного производства в самостоятельную сферу представляет гигантский прогресс в развитии человеческого общества, в расширении свободы людей. Нелишне напомнить, что генезис цивилизации связан по времени с рабовладельческим строем, когда создается фундамент цивилизации – общественное богатство – и когда социальные связи начинают доминировать над природными. Таким образом, человек эпохи рабства, даже если он раб, обладал большей свободой, чем человек эпохи первобытного строя, хотя на первый взгляд первобытный человек более свободен, чем раб.

Еще большей свободы человек добивается при феодальном способе производства. Рабов уже нет, человека нельзя продать, купить или убить. Крестьянин имеет возможность владеть землей, орудиями производства. У него есть семья, и он относительно свободно распоряжается своей собственностью. Конечно, при этом нельзя забывать, что сохраняется крепостная зависимость, ибо крестьянин без разрешения или без выкупа не мог покинуть деревню и помещика, на которого был вынужден работать. «Средневековое общество, – пишет Э. Фромм, – в отличие от современного характеризовалось отсутствием личной свободы… Человек почти не имел шансов переместиться социально – из одного класса в дру- гой – и едва мог перемещаться даже географически, из города в город или из страны в страну. За немногими исключениями, он должен был оставаться там, где родился. Часто он даже не имел права одеваться, как ему нравилось, или есть, что ему хотелось. Ремесленник был обязан продавать за определенную цену, а крестьянин – в определенном месте, на городском рынке»[15].

Средневековое общество характеризуется не только отсутствием личной свободы, но и общей отсталостью, общим невежеством. Жить средневековому человеку приходилось в неимоверно трудных условиях. Нельзя не привести в этой связи слова выдающегося французского историка, одного из основателей школы «Анналов» Л. Февра. «Жизнь в те времена, – пишет он, – постоянное сражение. Человека с человеком. Со стихиями. С враждебной и почти дикой еще природой. И у того, кто вышел победителем из этого сражения, кто достиг зрелости, не подвергшись слишком большим злоключениям и напастям, – у того твердая кожура, у того толстая кожа, дубленая шкура – в прямом и переносном смысле»[16].

После возникновения буржуазного общества неизмеримо расширяется пространство свободы человека. Принцип лессеферизма позволяет ему получить экономическую свободу. Теперь он ни от кого не зависит. Он может заниматься бизнесом, и если ему повезет, то разбогатеть и занять высокое место в социально-экономи-ческой иерархии общества.

При капитализме человек из подданного превращается в гражданина. Он становится полноправным членом общества и может свободно принимать те или иные политические решения. Буржуазия разрушила феодальные общественные отношения, провозгласила лозунг свободного предпринимательства и формального равенства всех перед законом, упразднила сословные привилегии и сословные титулы. Классическая французская буржуазная революция 1789–1794 гг. приняла «Декларацию прав человека и гражданина», в которой было провозглашено: «1. Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Общественные отличия могут основываться лишь на соображениях общей пользы. 2. Цель каждого политического союза составляет обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека. Таковы свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению. 3. Источник суверенитета зиждется по существу в нации. Никакая корпорация, ни один индивид не могут располагать властью, которая не исходит явно из этого источника. 4. Свобода состоит в возможности делать все, что не приносит вреда другим…»[17]

В буржуазном обществе человек формально свободен. Он может работать или не работать, заниматься бизнесом, вкладывать свой капитал в различные сферы экономики, путешествовать и т. п. Но он может и ничего не делать, ведя, например, паразитический образ жизни. Получается, что человек абсолютно свободен и может руководствоваться принципом: «Что хочу, то и ворочу». Однако суровая экономическая необходимость заставляет его, если можно так выразиться, крутиться и вертеться, так как ему надо выжить в условиях жесточайшей конкуренции. Если у него ничего нет, кроме рабочей силы, то он вынужден продавать ее либо частному лицу, либо государству. Поэтому свободу нельзя понимать как свободу от добывания средств существования, от принятых в обществе законов, от существующих принципов, от сложившихся традиций и т. д. Свобода человека в условиях капитализма выражается прежде всего в том, что в отличие от предыдущих эпох человек полностью распоряжается собой, он – юридически свободная личность и является собственником своего «я».

Но парадокс буржуазной свободы состоит в том, что все свободны, и вместе с тем никто не свободен: не свободен трудящийся, так как боится потерять работу и не уверен в завтрашнем дне. Не свободен и капиталист, ибо боится обанкротиться, не выдержать конкуренции и т. д. Одним словом, дамоклов меч висит над всеми. И все же повторим, что человек эпохи буржуазии пользуется бóльшими свободами, чем во все предыдущие времена. Но еще больше свободы он получит в посткапиталистическом обществе, в котором свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех.

Свобода непосредственно связана со знаниями. Чем больше знает человек о законах объективного мира, об окружающей природной и социальной действительности, тем большей свободой он обладает, ибо может принимать такие решения, которые в рамках конкретных условий для него будут наиболее оптимальными. Поэтому нельзя не согласиться с Энгельсом в том, что свобода воли «есть не что иное, как способность принимать решения со знанием дела»[18].

Свобода детерминируется социальными и природными условиями жизни человека, и поэтому, на мой взгляд, неверно утверждение Ж. П. Сартра о том, что человеческая свобода ничем не детерминирована. «Детерминизм, – пишет он, – умиротворяющ: человек, для которого знание сводится к знанию причин, способен и действовать посредством причин, и потому, между прочим, все усилия моралистов и по сей день направлены на то, чтобы доказать нам, будто мы – всего лишь рабочие детали, поддающиеся манипуляциям с помощью подручных средств»[19]. Но человек не может вырваться за пределы тех условий, в которых ему приходится жить и работать. Первобытный человек, например, был так придавлен социальными и природными обстоятельствами, что, как уже отмечалось, фактически не имел никакой свободы. Другой вопрос – степень свободы. Она зависит от общего уровня развития общества, от его цивилизованности, от интеллекта человека, от уровня знаний, от богатства, социального или политического положения индивида и т. д. Но можно согласиться с Сартром в том, что у человека всегда есть свобода выбора. В концлагере, например, можно выбрать свободу погибнуть за Родину или не выдать своих товарищей, либо, наоборот, выбрать свободу предать всех и тем самым спасти свою шкуру.

Нельзя не обратить внимания еще на один аспект свободы. Речь идет о потребности в свободе. В какой мере она проявляется в тех или иных жизненных ситуациях? Вот что по этому поводу говорит И. В. Гете: «Свобода – странная вещь. Каждый может легко обрести ее, если только он умеет ограничиваться и находить самого себя. И на что нам избыток свободы, который мы не в состоянии использовать? Посмотрите эту комнату и соседнее с ней помещение, в котором вы через открытую дверь видите мою кровать. Комнаты эти невелики, кроме того, они загромождены разнообразными мелочами, книгами, рукописями и предметами искусства. Но для меня этого достаточно; я прожил в них всю зиму и почти никогда не заходил в передние комнаты. Какую пользу я имел от моего просторного дома и от свободы ходить из одной комнаты в другую, когда у меня не было потребности использовать эту свободу?

Если кто-либо имеет достаточно свободы, чтобы вести здоровый образ жизни и заниматься своим ремеслом, то этого достаточно, а столько свободы имеет каждый. И потом все мы свободны только на известных условиях, которые мы должны выполнять»[20].

Люди очень дифференцированы, и они нуждаются в свободе разной степени. Человеку, работающему в науке, литературе, философии, живописи и т. д., нужна одна свобода, а ремесленнику, пастуху, земледельцу и т. д. – другая. Бывают ситуации, когда есть свобода, но нет интересных творческих произведений. Многие наши творческие работники в советскую эпоху жаловались на отсутствие свободы, на невозможность свободного творчества. Советской эпохи давно нет, но нет также не только великих, а даже просто талантливых произведений, хотя сейчас никто никому не запрещает творить свободно, писать о чем угодно и печататься где угодно. Пушкин не был свободен, но создавал великие произведения, без которых мировая культура немыслима. Следовательно, нужна не только свобода, нужен еще талант, способный творить и создавать эпохальные труды.

Конкретная реализация свободы проявляется в повседневной жизни людей, прежде всего в экономической, политический и духовной сферах.

В экономической сфере свобода проявляется в том, что человек как существо производящее должен иметь определенную свободу трудовой деятельности. Он, во-первых, должен иметь возможность проявить свои интеллектуальные и физические способности по созданию материальных и духовных ценностей. Иначе говоря, он должен иметь право трудиться, ибо именно в труде человек становится действительным творцом истории. Во-вторых, только свободный труд, то есть труд на себя и на общество, труд без эксплуатации и без принуждения приносит настоящее удовольствие человеку. Если даже человек получает достаточно финансов для удовлетворения своих потребностей, но зависит экономически от частных или государственных структур, то его трудно назвать свободным. В-третьих, экономическая свобода позволяет человеку воспроизводить свои физические силы, чувствовать уверенность в завтрашнем дне, использовать свободное время для физического и духовного совершенствования.

Но до настоящего времени человек был лишен такой возможности. Возьмем эпоху крепостного права. Человек был зависим от своего хозяина, как правило, бóльшую часть времени работал, обслуживал его, а если еще оставалось время, то он полностью посвящал его своему личному хозяйству. Тяжелую жизнь крепостного крестьянина блестяще описал А. Н. Радищев в своей знаменитой книге «Путешествие из Петербурга в Москву».

При капитализме, как уже отмечалось, человек формально свободен, но от этого ему не становится легче жить, особенно в современном глобализированном мире. Во-первых, в результате глобализации слаборазвитые страны фактически утратили свои национальные экономики, что привело к полной экономической зависимости. Во-вторых, резко обострились социальные контрасты. «Всего лишь 358 миллиардеров владеют таким же богатством, как и 2,5 миллиарда человек, вместе взятые, почти половина населения земли»[21]. Причем происходит не только относительное, но и абсолютное обнищание людей. Как пишут Г.-П. Мартин и Х. Шуманн, «в 1995 году четыре пятых всех американских рабочих и служащих мужского пола зарабатывали в реальном исчислении на 11 процентов в час меньше, чем в 1973 году. Другими словами, вот уже более двух десятилетий уровень жизни огромного большинства американцев падает»[22].

В сфере политики свобода предполагает свободу слова, свободу избирать и быть избранным, свободу создавать политические партии и т. д. Политические свободы проявляются в зависимости от экономических свобод, социального положения индивида и вообще от конкретно-исторических условий. Основная характеристика политической свободы, на мой взгляд, состоит не просто в свободе слова или свободе выбора того или иного кандидата на государственную должность, а в том, чтобы человек оказывал реальное воздействие на политическую жизнь общества, что практически нереально в современном мире.

Что касается духовной сферы, то здесь свобода связана, во-первых, с овладением духовными ценностями и, во-вторых, с возможностью самому их создавать. Знание литературы, искусства, науки и т. д. помогает человеку чувствовать себя раскованным и полноценным гражданином. Человеку необходима свобода для производства духовных ценностей. Это значит:

1. Быть экономически в состоянии посвятить себя интеллектуальной деятельности. Без экономической независимости трудно рассчитывать на творческую независимость. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Нельзя не вспомнить в этой связи Лукиана из Самосаты, этого, по выражению Энгельса, «Вольтера классической древности»: «Единственное дело историка – рассказывать все так, как оно было. А этого он не может сделать, если боится Артаксеркса, будучи его врагом, или надеется получить в награду за похвалы, содержащиеся в его книге, пурпуровый кафтан, золотой панцирь, нисейскую лошадь»[23]. Ни одно государство не финансирует тех представителей творческой интеллигенции, которые выступают против него. В буржуазном обществе, например, человек свободен писать что угодно и о чем угодно, но если он затрагивает интересы господствующего класса, то ему долго приходится искать (если вообще найдет) издателя.

2. Писать по велению души и сердца, писать правдиво и отражать в своем творчестве объективные процессы.

3. Не быть контролируемым со стороны цензуры или других государственных учреждений. Главный цензор человека – его совесть, его нравственные принципы и нормы. Добродетельный человек никогда не станет писать сочинения, в которых проповедуются насилие, алчность, антигуманизм и другие пороки человечества. Он никогда не будет писать пасквили даже на своих врагов. Духовная свобода – это подлинное наслаждение для человека, стремящегося проявить себя не в накопительстве, а в интеллектуальном творчестве. Духовная свобода – это вместе с тем свобода самовыражения, свобода внутреннего ощущения. И здесь я не могу не процитировать нашего гениального поэта А. С. Пушкина:

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспаривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Все это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие, мне дороги права;

Иная, лучшая, потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа –

Не все ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

– Вот счастье! Вот права…[24]

Люди так или иначе осознают свою свободу, но при этом забывают о том, что нет свободы без ответственности, хотя и нет ответственности без свободы. Нельзя понимать свободу как свободу от ответственности за свои поступки. Человек, не осознающий своей ответственности, не заслуживает свободы. Как уже выше отмечалось, у человека всегда есть возможность выбора принять то или иное решение. Предатели, убийцы, воры, подлые люди должны нести ответственность за свои поступки. И никакие ссылки на сложившиеся объективные обстоятельства не должны приниматься во внимание. В противном случае в жизни все можно оправдать такого рода объективными обстоятельствами.

Можно выделить три вида ответственности: моральную, юридическую и политическую. Моральная ответственность не влечет за собой никакого наказания. Человек сам чувствует свою ответственность перед семьей, обществом и государством, и степень ответственности зависит от его добросовестности, порядочности и человечности. Юридическая ответственность предполагает наказание за нарушение правовых норм и принципов. Что касается политической ответственности, то она во многом определяется уровнем цивилизованности общества. Прежде всего народ должен нести политическую ответственность за свои действия или бездействие в политической жизни страны. Если народ считает, что правительство постоянно его обманывает, но ничего не делает для его замены, то такой народ не заслуживает другого правительства.

Самой большой политической свободой обладают государственные деятели. Монарх, например, по существу, имеет неограниченную власть. И монарх-самодур, не чувствующий никакой ответственности, может принести огромный ущерб своему народу. В современных условиях очень велика ответственность лидеров государства. Это связано в первую очередь с наличием ядерной энергии, способной уничтожить всю мировую цивилизацию. Если во главе ядерной державы окажется безответственный человек, то от него пострадает не только народ этого государства, но и весь мир. Поэтому очень важно, чтобы к власти приходили чрезвычайно ответственные люди, психически уравновешенные и обладающие хорошим здоровьем, способные принимать ответственные решения.

Подведем некоторые итоги. Homo sapiens – существо загадочное. И не случайно одни исследователи его называли добрым, другие – злым, одни – гуманным, другие – негуманным, одни – бунтующим, другие – покорным. А великий русский историк В. О. Ключевский писал: «Человек – это величайшая скотина в мире»[25].

На самом деле человек как таковой ни добр, ни зол и, конечно, не скотина. Человек не живет в безвоздушном пространстве, он продукт социальной среды, и поэтому сущность его надо искать не в природе, а в обществе, и эта сущность, как писал Маркс, есть «совокупность всех общественных отношений»[26].

Но вместе с тем нельзя не отметить, что человеку присуще жить иллюзиями, верить в чудеса, в сверхъестественные силы и т. д. Он стремится к свободе, он хочет, чтобы никто ему не мешал жить и действовать в обществе. Но он живет в мире иллюзий, ибо не понимает, что жить в обществе и быть свободным от него нельзя, что себя он может проявить только в обществе, только при соблюдении общественных норм и принципов.

[1] Гоббс Т. Избр. произв.: в 2 т. – М., 1963. – T. 2. – С. 155.

[2] Вольтер. Философские сочинения. – М., 1988. – С. 258.

[3] Гольбах П. А. Избр. произв. : в 2 т. – М., 1963. – Т. 2. – С. 337.

[4] Гольбах П. А. Указ. соч. – Т. 1. – С. 173.

[5] Там же. – Т. 2. – С. 339.

[6] Там же. – С. 341.

[7] Там же. – С. 343.

[8] Гольбах П. А. Указ. соч. – Т. 2. – С. 346.

[9] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 42. – С. 525.

[10] Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук: в 3 т. – Т. 1. Наука логики. – М., 1974. – С. 337.

[11] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 21. – С. 99.

[12] Аристотель. Никомахова этика 8: XIII.

[13] Цит. по: Историки античности. – Т. 1. Древняя Греция. – М., 1988. – С. 304.

[14] Гегель Г. В. Ф. Философия права. – М., 1990. – С. 392 .

[15] Фромм Э. Бегство от свободы. – 2-е изд. – М.: Академический проект, 1995. – С. 44.

[16] Февр Л. Бои за историю. – М., 1991. – С. 296.

[17] Документы истории Великой французской революции: в 2 т. – М., 1990. – Т. 1. – С. 112.

[18] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20. – С. 116.

[19] Сартр Ж. П. Бодлер / Ш. Бодлер // Цветы зла. Стихотворения в прозе. Дневники. – M., 1993. – С. 337.

[20] Гёте И. В. Избр. филос. произв. – М., 1964. – С. 458.

[21] Мартин Г.-П., Шуманн X. Западня глобализации. Атака на процветание и демо-кратию. – М., 2001. – С. 46.

[22] Там же. – С. 161.

[23] Лукиан. Как следует писать историю 39.

[24] Пушкин А. С. Соч.: в 3 т. – Т. 1. Стихотворения. Сказки. Руслан и Людмила. Поэма. – М., 1985. – С. 584.

[25] Ключевский B. O. Соч.: в 9 т. – Т. IX. Материалы разных лет. – М., 1990. – С. 363.

[26] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – T. 3. – С. 3.

Нужна ли нам свобода

Виктор Ерофеев: Сегодня у нас в гостях — журналист «Эхо Москвы» Ксения Ларина, профессор Высшей школы экономики Иосиф Михайлович Дзялошинский и писатель Игорь Яркевич.

Тема нашей сегодняшней передачи – «Нужна ли нам свобода?». Тема важная, а особенно на радиостанции «Свобода». Вот мы и попытаемся сегодня с нашими замечательными гостями определиться по поводу этой вечной и в то же время бесконечно своевременной, а иногда и болезненно, а иногда и просто трагически своевременной темы – свобода.

Итак, мы начинаем. Дело в том, что, прежде всего, я очень рад приветствовать Ксению Ларину, у которой я много раз бывал и на видео-, и на аудиопередачах. Я Ксению очень люблю и очень ценю. Ксения, я говорю это абсолютно честно и открыто.

Ксения Ларина: А я молчу и слушаю.

Виктор Ерофеев: Ксения замечательный журналист. И очень много мы обсуждали самых разных вещей. И я пригласил ее на серьезную тему, потому что мне кажется, что свобода – это же свобода творчества, это свобода собственных мыслей, это свобода жизни своей и так далее. Мне кажется, что вот здесь ты и как журналист, и как свободный человек, и как женщина, наконец, потому что ты одна у нас сегодня…

Ксения Ларина: Свободная женщина.

Виктор Ерофеев: …ты нам поможешь.

А начнем мы вот с чего. Дело в том, что раздумывая вот над этим казуистическим термином Гегеля «свобода – это осознанная необходимость», я пришел к выводу о том, что Гегель, в общем-то, прав. Потому что вот что такое свобода? Это та самая необходимость, это осознанная необходимость, которая именно и нужна нам, вот эта необходимость. То есть не в том смысле глубоком философском, что свобода – это осознанная необходимость, тем самым и нет там свободы, а то, нужна ли нам свобода, — нужна. Осознали мы эту необходимость? Осознали. Значит, осознанная необходимость на сегодняшний день – это и есть свобода. Так что в этом плане мы, наверное, с Гегелем разобрались.

А вот что касается «Энциклопедии русской души», то здесь есть много всяких сложностей. Потому что как только начинаешь говорить – свобода, то появляется много очень добрых, хороших людей, которые говорят: «А свобода от чего?». От моральных обязательств, от традиций, наконец, от любви к Родине и так далее. И тем самым, разговор начинается такой, как игра черными, то есть начинаешь сразу обороняться. Нет чтобы сказать «нам нужна свобода для того-то…», а вот «от чего свобода?».

Вот передо мной сидит Игорь Яркевич, хороший писатель. Он, кстати говоря, скоро выпустит новую книгу. А как она называется, Игорь?

Игорь Яркевич: Она называется «В пожизненном заключении».

Виктор Ерофеев: Значит, про свободу, как нетрудно догадаться.

Игорь Яркевич: Она больше про пожизненное заключение. Это первый русский роман про сексуального маньяка, серийного убийцу. Вот уж извините.

Виктор Ерофеев: Значит, тогда мы все-таки должны вернуться к теме «свобода от чего?». Все-таки от маньячества должна быть свобода.

Игорь Яркевич: Да, конечно.

Виктор Ерофеев: Так вот, писателям нужна ли свобода? И зачем?

Игорь Яркевич: Писателю – да, как человеку – нет.

Виктор Ерофеев: Так, интересно.

Игорь Яркевич: Вот как писателю мне нужна свобода, конечно. Потому что вот мне нужно было написать про свое детство, про свое отрочество, о юности. Я написал, как я и как меня, как я обосрался, как я занимался онанизмом…

Виктор Ерофеев: Это мы уже знаем. Это уже классика. Я думаю, что даже слушатели удивятся, что вы это повторяете.

Игорь Яркевич: Дальше мне нужна была свобода написать про вставшего из гроба Чехова – я написал «Ум, секс, литература». Третий роман. В мозгу заиграла какая-то дьявольская музыка. Это вообще только музыка, этот роман. Ну, какое я имею отношение к сексуальным маньякам, к серийным убийствам, ко всем тем кошмарам, которые происходят?..

Виктор Ерофеев: В этом будем разбираться не с этой аудиторией и не в этой студии.

Игорь Яркевич: А зачем мне, как человеку, свобода? Я не знаю, что мне с ней делать, как человеку. Мне кажется, что в России ее никогда не было, нет и не будет. И на этом можно ставить точку. Вот нужна свобода в твоей практике. А свобода в России – это теория. Это вот Гегель, это Маркс, Пушкин… ну, Пушкина я, конечно, больше люблю, чем Маркса или Гегеля, это дедка с бабкой, которые не вытянули репку. И вот ощущение такое, что этой репкой и была русская свобода. Плюс во всем еще виноваты вы.

Виктор Ерофеев: И показал на Ксению.

Игорь Яркевич: Это не совсем вы. Это Татьяна Ларина, которая написала: «Я вам пишу. Чего же боле?». То есть свобода – это текст. За пределами текста свободы нет, и там ее искать не надо.

Виктор Ерофеев: А что, это только в нашей любимой стране или вообще нет свободы для человека?

Игорь Яркевич: Конечно, это русская проблематика.

Виктор Ерофеев: То есть, значит, раз «Энциклопедия русской души», то русская проблематика, и у нас свободы нет, и свободу надо душить.

Игорь Яркевич: Нет, ее не надо душить. Зачем? Просто я говорю, что мне нужна она как писателю, но за пределами литературы я не знаю, что с ней делать.

Виктор Ерофеев: Понятно. Ладно. Сейчас будем думать, что делать со свободой за пределами литературы.

Ксюша, нужна ли нам свобода?

Ксения Ларина: Тут вопрос, конечно, как широко… А за кого я отвечаю? За себя?

Виктор Ерофеев: Да, за себя. Мы здесь каждый за себя.

Ксения Ларина: Вот за народ как-то хочется, так привычнее.

Виктор Ерофеев: Ну, за народ тоже хочется, конечно.

Ксения Ларина: Мы как-то так привыкли за народ все больше отвечать.

Виктор Ерофеев: А за себя и за народ.

Ксения Ларина: Конечно, мне нужна свобода. Мне она очень нужна. Я ее хотела всю свою сознательную жизнь, безусловно, мало понимая, что это такое, но хотела. Но теперь я стала задумываться, что вот мне моя свобода нужна. А вот твоя свобода мне нужна? – я спрашиваю себя.

Виктор Ерофеев: Да, я понимаю. Кстати говоря, это очень серьезный вопрос. Потому что одно дело – моя свобода, а уже твоя свобода может меня несколько смущать. Правда?

Ксения Ларина: Конечно. У нас, в принципе, все о свободе любят говорить очень демократично и красиво. Но когда дело доходит до дела… Вот у меня есть «рояль в кустах». У меня сегодня была передача, которая называлась, извини за выражение, «Кому нужна свобода по-русски».

Виктор Ерофеев: Вот видите… Видимо, эта тема стала крайне актуальной, а особенно перед праздниками.

Ксения Ларина: Я принесла в студию к тебе подарок от твоего товарища Андрея Сергеевича Смирнова, замечательного нашего кинорежиссера, который снял замечательные фильмы «Белорусский вокзал» и «Осень». И конечно, сыграл Бунина. Но вот он еще и снял документальный сериал, который так и называется «Свобода по-русски», история российского парламентаризма. Здесь два CD , которые я хочу тебе отдать, чтобы ты посмотрел на досуге. Я тебе это передаю по просьбе Андрея Сергеевича.

Виктор Ерофеев: Я вот смотрю, Шевчук…

Ксения Ларина: А Шевчук там рассказывает, он за кадром.

Дело в том, что этот фильм был заказан Андрею Сергеевичу Смирнову в честь 100-летия Государственной Думы. Когда он это сделал, то ни один телеканал не захотел брать это кино в показ, ни один телеканал. Вот прошли уже годы… Когда было 100-летие Думы? По-моему, полтора или два года назад. Уже сейчас, говорит Смирнов, есть новый повод – уже есть какой-то юбилей разгона второй Думы. Вот сейчас бы показать. Нет, никто, ни один руководитель — ни «Первого», ни «России», ни ТВЦ, ни НТВ. У каждого своя точка зрения на это кино: кому-то не нравится фамилия режиссера, кому-то… Вот в принципе не нужна эта свобода по-русски.

Виктор Ерофеев: А кому-то не нравится эта тема…

Ксения Ларина: Тема, нет, не нужна. Она опасная.

Виктор Ерофеев: И у каждого есть свое представление. Ты вот замечательно стала говорить о том, что «моя свобода – это моя свобода, а твоя свобода – это, может быть, мое рабство». Кстати говоря, даже в семейных отношениях мужчина говорит: «Я свободен! Я свободен!». «А твоя жена тоже свободна?» — «Нет». И уже начинаются какие-то сложности. Правда?

Ксения Ларина: Эти вещи, кажется, в семейной жизни вообще не применимы, этот термин. Это абсолютная зависимость добровольная. Уж кто-кто, а уж Виктор Ерофеев должен знать, что брак – это добровольное рабство.

Виктор Ерофеев: Я вообще считаю, что как раз семья – это единственная настоящая коммунистическая ячейка. Там, наверное, есть демократический централизм – вот что это такое.

У нас засилье последние недели Александров, которые нам звонят. Вот у нас сегодня два Александра. А в прошлой передаче – ну просто одни Александры. Причем есть Александры, которые, я так догадываюсь, звонят нам из передачи в передачу, и это наши старые, добрые…

Ксения Ларина: Александры.

Виктор Ерофеев: …радиослушатели. И мы начнем с московского Александра. Александр, здравствуйте. Как у вас со свободой?

Слушатель: Здравствуйте. Я лично считаю, что со свободой, по-моему, все ясно. Должна быть свобода работать на благо своей страны, на ее укрепление, обогащение и прославление. А что касается свободы гадить своей стране, грабить ее и разрушать, как было при Горбачеве и Ельцине, вот такой свободы допускать нельзя.

Виктор Ерофеев: Вот у меня есть SMS -сообщение. «Когда мне был 21 год, приехав восемь лет назад в Россию из Армении, я убедился в том, что ни здесь, ни там не будет свободы».

Иосиф Михайлович, это тот же термин, как и наш писатель тут уже протягивал эту ползучую идею. Как вы-то считаете?

Иосиф Дзялошинский: Давайте-ка мы вернемся к Гегелю.

Виктор Ерофеев: Хорошо. С удовольствием.

Иосиф Дзялошинский: Потому что перед той цитатой, которую вы недавно процитировали, там огромный кусок, где говорится, что свобода на самом деле – это возможность выбора, принятия решения по собственному поводу без давления извне. Другое дело, что ты можешь осознать этот выбор и понимать, почему ты именно это должен выбрать, и ты можешь пойти поперек выбора, но ты и тогда, и тогда прав. Так вот, давайте мы будем точно разговаривать. Свобода есть всегда. Вопрос в том, какие решения ты принимаешь и в каких сферах тебе разрешают принимать эти решения. Вот и все. В личной жизни кто принимает решения? Муж свободен, жена несвободна или наоборот, или они вместе не свободны?

Но проблема-то, которая всех волнует сейчас, — свобода политического решения. Вот ведь о чем все пекутся. Сегодня ситуация в России, на мой взгляд, выглядит следующим образом. Даны свободы отчетливо в определенных рамках. Ты можешь заниматься бизнесом маленьким, и тебя не тронут. Ты можешь заниматься изданием любых книжек – о маньяках, о чем угодно – тут некоторые сложности есть, но вам не будут мешать. А вот когда вы начнете заниматься политическим процессом, когда вы захотите, как Гарри Каспаров и другие сказать «не хочу этого режим», — вам немедленно обрубают эти возможности. Вопрос: эти свободы кому нужны? Я могу сказать точно, мы проводим исследования 10 лет: примерно 20 процентов россиян хотят иметь право управлять страной. Это люди, имеющие высшее образование, как правило, гуманитарное, они хотят, чтобы их мнение услышали. А их не слушают. Они жутко возмущаются.

Ну и плюс, конечно, проблема прав людей, которые по каким-то признакам считаются не коренными. Вот тут мы обрезали всем всякие права. Милиция на «хвосте» сидит: «это нельзя, это нельзя…». Они тоже возмущены. Поэтому параллелограмм сил сейчас такой примерно: 60 процентов россиян абсолютно удовлетворены всеми свободами, им всего хватает.

Виктор Ерофеев: Только 60 процентов!

Иосиф Дзялошинский: 20 процентов – немножко тесно в плечах кое-где. И 20 процентов негодуют по всем азимутам одновременно.

Виктор Ерофеев: Негодуют, считая, что у нас нет свобод, да?

Иосиф Дзялошинский: У них нет свободы. У них отняли свободу и передали кому-то. Передали олигархам, передали этим, передали правительству. Вот первый Александр знает, что у него свободу отняли работать на благо Родины и передали тем, кто работает, наживая блага.

Виктор Ерофеев: Иосиф Михайлович, вот посмотрите, раньше у нас вообще не было свобод, если исходить из демократического представления о свободе.

Ксения Ларина: А когда – раньше?

Виктор Ерофеев: Ну, например, где-нибудь в 1979 году не было таких свобод. Сейчас у нас появились ограниченные свободы. То, что вы перечислили, очень напоминает свободу при Лукашенко.

Иосиф Дзялошинский: Да. Я был недавно в Минске.

Виктор Ерофеев: Но некоторые наши руководители, наверное, подсознательно думают, что «надо дозреть до свободы, а пока и такие свободы же лучше, чем никакие».

Ксения Ларина: А руководители дозрели уже?

Виктор Ерофеев: Руководители всегда считают, что они дозрели. Вот они самые зрелые, а все остальные – недозрелые. Поэтому они знают, как руководить этим парником или оранжереей, или зоопарком.

Ксения Ларина: И чем удобрять, да?

Иосиф Дзялошинский: Виктор, можно я процитирую Хрущева? Хрущев, когда был в зените своей славы, его кто-то спросил: «А когда в России будет демократия?», — тогда тоже эти вопросы задавались. Он сказал: «Вы знаете, вот когда мама дает ребенку поесть, она не дает ему нож, пока он не научится». Я тогда еще был относительно молодой, и я пытался понять, как можно научиться, не пользуясь ножом. Вот все наше руководство все свои годы пытается научить нас пользоваться свободой без ножа. А свободы без ножа не бывает.

Виктор Ерофеев: А вот нам господин Каримов пишет: «Отвечаю. (То есть отвечает на мой вопрос) Самая большая свобода в России была при Брежневе». Вот так, Ксюша.

Ксения Ларина: А в чем она выражалась? Он это не расшифровывает?

Виктор Ерофеев: Насчет этого господин Каримов не пишет.

Ксения Ларина: Сейчас, кстати, идет фильм по Российскому каналу про Шаламова «Завещание Ленина», и в первой серии действие происходило как раз в 1979 году, про который вспоминает товарищ Каримов, и там Владимир Конкин играет… Ты не видел этот фильм?

Игорь Яркевич: Нет еще.

Ксения Ларина: …Владимир Конкин играет одного из руководителей Союза писателей. И он как раз рассуждает там об альманахе «Метрополь» хорошо известном Виктору Ерофееву. И спрашивает его героиня: «Ну а как же вы теперь разобрались с «Метрополем»? Что теперь будет?». Он говорит: «А что? Ерофеева и Попова мы исключили, а Вася сам захотел уехать».

Виктор Ерофеев: Как просто!

Ксения Ларина: Вот тебе и свобода! И всем хорошо.

Виктор Ерофеев: Давайте послушаем другого Александра. Я подозреваю, что это наш вечный слушатель, в хорошем смысле. Александр, я угадал?

Слушатель: Да, Виктор, угадали.

Виктор Ерофеев: Здравствуйте. Как у вас со свободой, Александр, у вас лично?

Слушатель: Здравствуйте. Во-первых, я все-таки хотел дефиниции обозначить. Есть свобода выбора по Гегелю, а есть свобода следования – это другая степень свободы, которая ближе России. Вот когда говорят «свобода выбора» — это свобода выбора с возможностью ошибаться. А свобода следования – это восточная практика, где есть учитель, есть гуру, который тебя ведет, и ты следуешь свободно, радостно по оптимальному пути, по оптимальной траектории. Это первое. Вот над этим можно подумать.

И второе. Вот то, что мне очень понравилось. Александр Иванов, философ, главный редактор « Ад Маргинем», сказал, что «не надо путать маркетологию с антологией. Потому что вот что такое свобода сейчас? Это когда есть 100 сортов водки, а самого понятия «водки» антологического уже нет». Вот эта свобода все убивает, именно свобода выбора, когда ты тратишь безумное время на выбор между одним и другим, не выбирая сущностные вещи.

Виктор Ерофеев: Понятно. Александр, спасибо. Вот каждый раз… Вот видишь, какие у нас слушатели есть замечательные.

Ксения Ларина: Молодцы!

Виктор Ерофеев: Просто даже Ксения загрустила немножко. У нас что ни Александр – то подарок.

Ксения Ларина: У меня другой образ родился, поскольку я слушала сейчас Александра и смотрела на противоположную стенку, на которой написано «Радио Свобода». И так себе, конечно, с высоты птичьего полета… Сидят четыре человека в герметичном пространстве, без окон, без дверей, а на стене написано «Свобода».

Игорь Яркевич: Тот человек, который сказал, что при Брежневе было больше всего свободы, он прав. Потому что, ну, я застал уже самый конец брежневской…

Ксения Ларина: А в чем она выражалась, Игорь?

Игорь Яркевич: В том, что мне никто и ничего не указывал. Понимаете?

Иосиф Дзялошинский: Не сажали.

Ксения Ларина: Но вас же никто и не публиковал, если вы писали в то время.

Игорь Яркевич: А я тогда не писал.

Ксения Ларина: А что вы делали?

Игорь Яркевич: Я учился в институте.

Ксения Ларина: Я тоже училась в институте.

Игорь Яркевич: Ксения, у меня на это несколько…

Виктор Ерофеев: Нет, давайте разделять иронию и серьезно… Я думаю, что Игорь говорит все-таки с иронией.

Игорь Яркевич: Нет, я говорю без иронии.

Иосиф Дзялошинский: Тогда он сексуальный маньяк точно.

Игорь Яркевич: Да, я говорю без иронии. Мне казалось, что все плохо, плохо, плохо вообще вокруг, ну, советская власть, дышать негде. А потом я прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» — и мне как-то стало, вы знаете, хорошо. Потому что я понял, что вот те маленькие возможности, которые дает советская власть, — можно читать любые книги, самиздат, можно слушать любую музыку, можно, в конце концов, выпить пива, ну, много чего еще можно. И так ведь думал не я, потому что мы были последним советским поколением, в общем-то.

Виктор Ерофеев: Это правда.

Игорь Яркевич: И мы уже генетически были устроены так, по крайней мере, мне советская власть не много мешала. И моим друзьям на тот момент, моей студенческой среде… Притом, я учился в чудовищном вузе, как раз посредине между Кремлем и КГБ.

Ксения Ларина: Это какой?

Игорь Яркевич: Историко-архивный. Что я там делал, я не знаю. Но вроде он мне тоже не мешал.

Поэтому сейчас, мне кажется, будет достаточно жесткая ситуация лет на 20 – пока не уйдет советский социум, в котором генетически…

Виктор Ерофеев: Вот те 60 процентов, о которых говорил…

Ксения Ларина: Подождите, ребята! Он же воспроизводится. Советский социум воспроизводится в поколениях, которые…

Иосиф Дзялошинский: Матрица, она сама себя воспроизводит.

Виктор Ерофеев: Так дело в том, что вы, Игорь, противоречите сами себе. Потому что вы сказали, что свободы никогда не будет, а теперь – через 20 лет…

Игорь Яркевич: Конечно, через 20 лет…

Виктор Ерофеев: Наталья нам звонит из Москвы. Здравствуйте. Наталья, слушаем ваше мнение о свободе.

Слушатель: Здравствуйте. На самом деле вообще все это укладывается в одной фразе. Вот очень хорошо сказал перед этим Александр, но как-то он от этого ушел. Свобода – это наличие выбора, причем не взаимоисключающего, как у нас, а альтернативного. Человек несвободен только в двух случаях – это в случае рождения и смерти. Все.

Виктор Ерофеев: Хорошо, Наталья. Боже мой, какие у нас слушатели!

Ксения Ларина: Витя, я все-таки хочу понять. Мне кажется, наши слушатели немножечко путают тему разговора. Все-таки не что такое «свобода», а «нужна ли она». Это очень важный момент.

Виктор Ерофеев: Потому что если мы будем давать дефиниции или определения…

Ксения Ларина: А свобода ошибаться, свобода сомневаться, свобода выбирать – нужно ли это людям?

Виктор Ерофеев: И нужна ли именно нам свобода и сейчас? А может быть, нас, действительно, надо как-то окоротить и дать возможность нам опять вернуться к порядку для того, чтобы осознать свободу как необходимость?

Ксения Ларина: Тогда все равно кто-то будет более свободен, чем ты.

Виктор Ерофеев: Это правда.

Ксения Ларина: Ведь кто-то будет заниматься тем, что укорачивать.

Игорь Яркевич: А может быть, тогда по-другому составлять эти несчастные социологические опросы?

Ксения Ларина: Вот тут сидит профессионал…

Иосиф Дзялошинский: Я еще не говорил по этому поводу.

Игорь Яркевич: Если так ответят эти 60 процентов, как ответил я: вот мне нужна экзистенциальная свобода, а конкретная – нет, — и вот это будет опубликовано, ну, может быть, они тогда посмотрят, наконец, сами на себя без иллюзий, и им станет стыдно, что 60 процентов говорят «а нам не нужна свобода».

Виктор Ерофеев: Интересно!

И нам приходят SMS -сообщения. Вот нам пишут: «Маленьким бизнесом заниматься очень трудно, очень унизительно, если у человека есть чувство достоинства». И это, кстати говоря, действительно, составляющей частью входит в понятие свободы. Когда есть унижение – мало свободы.

Иосиф Дзялошинский: Я хочу сразу прокомментировать. У меня в доме два магазина. В одном магазине работают женщины, девушки из одной из кавказских стран. Ты заходишь в магазин – они тебе улыбаются, они тебя проводят, они тебе подберут товар, они все время перед тобой, и такое впечатление, что они мечтают о тебе. И в другом магазине работают другие женщины. Они сидят за прилавками вот так…

Ксения Ларина: А какой они национальности?

Иосиф Дзялошинский: Нашей родной. Смотрят на тебя: «А вам чего надо?».

Вопрос о достоинстве. У меня такое ощущение, что очень многие люди под достоинством понимают некоторое нежелание помочь другому и работать для него, а желание постоянно доказать, что ты достоин чего-то другого, оно как раз и является проблемой, с точки зрения занятия малым бизнесом. Малый бизнес предполагает услугу другому человеку.

Ксения Ларина: Мне кажется, что здесь все-таки деление на национальности не при чем. Потому что я могу вам привести ровно наоборот пример. У меня тоже два магазина…

Иосиф Дзялошинский: Конечно. Абсолютно согласен. Я просто говорю о проблеме – достоинство и свобода…

Виктор Ерофеев: Я тут тоже не совсем согласен. А я, кстати, только что вернулся с Алтая. И некоторые меня упрекают, что я езжу только за границу – в Болгарию, в Румынию… А в Румынии я только что был. Там был фестиваль в городе Сибиу, где показывали спектакль «Жизнь с идиотом». Так что я тоже там был. Но я вам должен сказать, что вот мы живем в стране, она просторная, и в 1937 году была песня о том, что «я такой другой страны не знаю, где так вольно дышит человек». Но я вам хочу сказать, что мы совершенно не знаем наших богатств. Ну, Алтай, Алтайский край… Мне казалось, конечно, хорошо там, наверное, Южная Сибирь. Но когда я проехался сейчас по Горному Алтаю…

Ксения Ларина: Красота, да?

Виктор Ерофеев: Ну, я не знаю… Там, кстати, была гонка, там было ралли «Пекин – Париж». Это второе ралли после 1907 года. И вот 138 ретро-машин ехали по Алтаю. Одна сломалась, конечно, из нее выкатился один грек и один швейцарец. Грек сказал, что он перекрестился, когда переехал границу России, потому что «в Монголии дорог нет, а у вас как тут хорошо…».

Ксения Ларина: Да ладно!

Виктор Ерофеев: Честное слово. И я подумал: «Вот вольный грек говорит добрые слова о нашем замечательном Алтайском крае». А швейцарец посмотрел вокруг и сказал: «Это похоже на Швейцарию», — то есть сделал самый высший комплимент. И я подумал: «Это так же, как со свободой». Вот мы что-то знаем, какие-то уголки нашей души, а не знаем, что есть прекрасные уголки, которые мы просто не осваиваем.

Бердяев – это единственный русский философ, который, действительно, сделал свободу главной темой своего творчества. Он писал о свободе духа. Кстати говоря, он протестовал против свободы выбора. И тут правильно сказал один из наших радиослушателей, что свобода выбора – это не основная свобода, это как бы подсвобода, я уже просто продолжаю эту тему. А основная свобода – это свобода духа. И наверное, главная свобода у человека – это когда ты даешь свободу своему духу, не телу, не материальным каким-то ценностям, а этот дух тебе и показывает, то есть он вычерчивает назначение твоей жизни.

И вот будучи на Алтае, я думал о том, насколько мы плохо себя знаем и в территориальном смысле, и в душевном. И кроме того, я еще сделал одно наблюдение. Вот говорю комплимент Алтаю, потому что просто, действительно, полюбил, реально полюбил. Там замечательно свободные люди, вот такие…

Ксения Ларина: А в чем это выражается?

Виктор Ерофеев: А потому что до них вот те верховные рассуждения власти о том, кто будет наследником или еще что-то, они проходят через какие-то фильтры.

Ксения Ларина: То есть им по фигу, кто будет наследником?

Виктор Ерофеев: Да, им по фигу. Но надо сказать, что при этом они, скорее, принадлежат к тем 20 процентам, которые достаточно адекватно воспринимают жизнь.

Ксения Ларина: А на выборы они ходят, скажи мне?

Виктор Ерофеев: И меня поразило…

Ксения Ларина: Нет, подожди! Это очень важный момент. Вот ты этим восхищаешься, что им все равно, кто будет руководить страной. Это что, свобода?

Виктор Ерофеев: Я был у довольно большого начальника. И тут, кстати говоря, в эфире Радио Свобода Володя Рыжков сказал довольно забавную фразу. Он сказал: «Чем начальник больше ворует, тем больше у него в кабинете портрет Путина». А я прихожу к начальнику – у него вообще нет… знамя стоит, а «Путина» нет.

Ксения Ларина: Украли.

Виктор Ерофеев: Я ничего не сказал. Но я подумал про этого начальника: «Ну, может быть, он вообще не ворует». То есть вот есть какие-то вещи, которые радуют провинцию.

Ксения Ларина: Нет, подожди! Давайте на этом остановимся. Очень важный момент. Вот ты привел пример, что, по сути, меньше всего их интересует политика в стране, я так поняла твой мессидж.

Виктор Ерофеев: Я знаю, куда ты меня ведешь.

Ксения Ларина: Это тоже свобода от чего? Свобода от ответственности за собственную страну, за свою родину. Это что за свобода такая?

Иосиф Дзялошинский: Ксения, на самом деле они просто знают, что «есть Москва, а есть мы».

Ксения Ларина: То есть «без нас все решат».

Иосиф Дзялошинский: Нет. Ребята, я же из Хабаровска, я воспитывался в Хабаровске. «Что там у вас в Москве делается, это нас вообще не колышет».

Виктор Ерофеев: Так не колышет до тех пор, пока не придут и не заберут.

Иосиф Дзялошинский: А на Алтай и не придут.

Ксения Ларина: Почему? Вот, например, Ерофеев пришел.

Виктор Ерофеев: Я пришел. Во-вторых, я там походил по местному музею. Самый интересный алтайский художник, в каком году он умер, кто догадается? Ну, понятно, в 1937 году расстреляли. То есть, в общем, дошли, на Алтае нашли и уничтожили.

Иосиф Дзялошинский: Это защитная реакция.

Виктор Ерофеев: И чего там только не было…

Иван из Москвы нам пишет: «Свобода порождает раздумье, а не печаль». Вот я думаю, что Иван не был в тех местах, где, наверное, свобода все-таки иначе воспринимается. Как ты думаешь? Правда? Все-таки не только печаль, а вот радость…

Ксения Ларина: Свобода рождает мысль, свобода рождает сомнение, и для меня это самое главное. Вот у тебя маленький ребенок, у меня маленький ребенок, который учится в школе, которая, к сожалению, все больше и больше опять становится советской, когда сужается пространство выбора у ребенка, когда его загоняют в готовое клеше – то, что мы переживали в брежневское ли время… Мы все учились и в школах, и в институтах. И это ужасно. Потому что моя мечта – чтобы мой ребенок все-таки понимал, что такое свобода, чтобы он не говорил мне «мама, я так не могу сказать, потому что Мария Ивановна решит, что я сошел с ума». Понимаете? Я это пережила, и я не хочу, чтобы мой сын это переживал заново, потому что это ужасно калечит душу.

Виктор Ерофеев: Это правда.

Ксения Ларина: Вот Игорь говорит про то, что в брежневское время вы были свободны. Вы знаете, я вам честно скажу, я себя не люблю в это время. Я и не понимала многих вещей. Я себя не люблю, и не потому, что я мало знала, я вообще не представляла себе, что такое жизнь по-настоящему, что такое свобода духа, о чем Виктор говорит. И это открывается потом, и постепенно. Хорошо, что у меня был дом такой, такая семья, которая мне приоткрывала эти тайны, действительно, тайны, потому что это были тайны – вот ночью, чтобы никто не слышал, вот Радио Свобода слушали. И все же это проходили.

Игорь Яркевич: Я не говорил, что я был свободен. Я, конечно, сейчас в миллион раз свободнее. Я говорил о том, что общей свободы моей было меньше. И вообще я тогда еще не был писателем, поэтому…

Ксения Ларина: Я тоже не была журналистом. Я вообще училась на другую профессию.

Игорь Яркевич: Ну да. Общей свободы было больше потому, что огромное количество людей понимали, чего они хотят, а сейчас они этого не понимают.

Ксения Ларина: Не знаю…

Иосиф Дзялошинский: Игорь провоцирует нас.

Виктор Ерофеев: Мне кажется, что Игорь, как писатель, говорит парадоксами, безусловно. И я думаю, что при советской власти вам бы не удалось написать, ни как кто, чего и почему…

Ксения Ларина: Да даже и подумать.

Виктор Ерофеев: …даже и подумать над этим не удалось бы.

Игорь Яркевич: Поэтому я дождался, пока она закончится, и стал писателем.

Виктор Ерофеев: Вот интересно, что у нас люди очень искренние. Константин пишет: «Бессмысленно говорить о свободе». То есть такое впечатление, что эта тема для многих людей – табу. Потому что отсутствие смысла – это абсурд, а следовательно, ее надо закрывать, потому что иначе может что-то обрушиться на нас.

Ксюша, помогает ли тебе свобода? Радио «Эхо Москвы» — это, действительно, свободное радио, пока свободное. Помогает ли тебе свобода как журналисту?

Ксения Ларина: Конечно.

Виктор Ерофеев: И вообще, свободный журналист – это кто такой?

Ксения Ларина: Ну что значит, кто такой? Это, во-вторых, человек, лишенный всяких предрассудков и, что называется, целесообразности в государственном масштабе. Я никогда не работала в государственных средствах массовой информации, и я знаю, что я не смогу. Я абсолютно избалованный человек, и я тут отдаю себе отчет.

Виктор Ерофеев: Вот видите, свобода – это роскошь, в хорошем смысле этого слова.

Ксения Ларина: Вот тоже очень интересный момент, насколько все относительно. Если на радио «Эхо Москвы», как и на Радио Свобода, сидя здесь, я себя считаю свободным журналистом и свободным человеком, то кто-то про меня скажет «она неуправляемая». И я знаю этого человека, который также мне предоставит уникальную возможность не заниматься больше журналистикой, если, не дай Бог, действительно, наша свобода сузится до размеров этой комнаты. Вот и все. Все относительно. Так же как и про тебя говорят. Про тебя что говорят? С тобой можно договориться? «Ведь с Ерофеевым можно договориться», — говорят они. Да? Можно?

Виктор Ерофеев: Нет…

Ксения Ларина: Уже нет, наверное.

Виктор Ерофеев: …дело в том, что они не говорят этого. Они не говорят. Когда меня повыгоняли в 1979 году откуда можно было повыгонять за тот самый «Метрополь», который ты вспомнила, то шли годы, и они так на меня осерчали, что…

Ксения Ларина: Восемь лет, да?

Виктор Ерофеев: Да, восемь лет я просидел в темноте. И они так осерчали… Где-то к восьмому году я думал: «Ну, может быть, они какую-нибудь ласточку пошлют или весточку дадут, что все, мол, восемь-то лет, «что-то, может быть, с тобой вместе сделаем». Ничего. А потом, когда началась перестройка, и один мой друг, решив проведать мою святую честность и искренность, заглянул в архивы, он пришел обескураженный и говорит: «Слушай, так ты же героем был. Что они там только тебе ни писали, в смысле гадостей». И я подумал: «Боже мой, как легко быть героем». Ведь достаточно было просто один раз сказать себе, что «я не пойду, вот не пойду – и все». И они: «Ах, не пошел – все. И вот сиди хоть 10 лет, хоть 20, и просто пропади пропадом». Не было вот этого времени, которое для некоторых радиослушателей кажется проклятым, горбачевское… Не прощали…

Ксения Ларина: Но сегодня же все-таки другую цену платят люди, несоизмеримую с тем, что было при советской власти.

Виктор Ерофеев: Другую цену, да. Но дело в том, что такое ощущение, что как бы локомотив, прицепив к себе вагончики огромного количества российских людей, покатил в сторону свободы. А потом машинист вдруг…

Ксения Ларина: …резко остановился – и все вагончики друг на друга наехали.

Виктор Ерофеев: Нет-нет, у одной станции он остановился, прицепил локомотив к заднему вагону и поехал в другую сторону. И вот эти 20 процентов говорят: «Куда это мы едем?». А он кричит: «В объезд быстрее».

Анатолий из Москвы, здравствуйте. Каково ваше отношение к свободе?

Слушатель: Здравствуйте. Мое отношение к свободе очень простое, что не бывает свободы вообще, а бывает свобода в каждом отдельном случае конкретном. Вот мое отношение к свободе. И чтобы понять, что такое свобода, достаточно перечислить несвободы, ограничения – и тогда ты поймешь, что такое свобода. А свобода вообще… Вы сами пришли к тому, что стали перечислять детали своей собственной биографии.

Виктор Ерофеев: Да, правильно. Анатолий, абсолютно верно. Только перечисляя детали какой-то или своей собственной жизни, начинаешь понимать, где свобода, а где – нет. Точно. Согласен.

Слушайте, а вот у нас обещанная четвертинка или треть людей, которые смотрят другими глазами на все. Это Наталья, она постоянная наша «писательница», она не звонит, но пишет нам. «Шаламова мне не жаль. Проповедник заветов Ленина получил то, за что боролся. Грех без казни не бывает. Империя возродится. С удовольствием короновали бы Владимира Владимировича Путина. Бог даст, вымолим его, как царя российского».

Игорь Яркевич: Ну, Наталья говорит — как Ленин. Дело в том, что когда в 1921 году начались кронштадтские мятежи и прочее, то выяснилось, что народ категорически не хочет работать за бесплатно, и тогда Ленин перед тем, как ввести НЭП, сказал: «Ну, если им нужна монархия, да мы дадим им монархию. Только чтобы у власти были мы». Все.

Ксения Ларина: Вот, собственно, вам и завещание Ленина.

Игорь Яркевич: Шаламов… Ну, она просто не понимает трагедии этих людей. Судьба моего дедушки абсолютно адекватна судьбе Шаламова. Его расстреляли в 1938 году. Я ничего о нем не знаю. А он был… в общем, они все были коммунистами. Притом там вообще жуткая история.

Витя, я у тебя каким-то боком ассоциируюсь с Коммунистической партией Палестины?

Виктор Ерофеев: Вот вы…

Игорь Яркевич: Ну, хоть каким-то? Дело в том, что мой дедушка один из создателей Коммунистической партии Палестины.

Ксения Ларина: Вот откуда все!..

Игорь Яркевич: Хоть стой, хоть падай. Он там был с 1929 по 1931 год. И они стреляли, насколько я понимаю, в англичан и верблюдов, которые везли англичан, из-за барханов. Потому что как еще можно было строить… Ну, так называемая внешняя разведка. И вот только две справки о нем осталось – справочка о реабилитации и справочка о том, что он один из создателей Коммунистической партии Палестины. Просто я себя сейчас ставлю на место этих 60 процентов. Вот мне кажется, что они чудовищно боятся своего прошлого. Но вот я психически неслабый парень, и по-моему, психологически тоже. Но вот я боюсь этих двух справочек, потому что я не понимаю, как к ним относиться.

Понимаете, мне кажется, что господа в Кремле, они очень точно ловят народ на этом. Потому что вот вся эта истерия с памятниками… А у нас в Псковской области лежит не похороненными 1,5 миллиона. Вы знаете, хоть одну большую битву в Псковской области? Я – нет. А там 1,5 миллиона. И вот они ловят очень четко. Русские боятся своего прошлого. И вот, может быть, то, что мешает русской свободе, — это страх прошлого.

Ксения Ларина: Вот это очень правильно.

Виктор Ерофеев: И кстати говоря, незнание своей истории.

Ксения Ларина: Почему? Они ее знают. Просто как-то каждый на себя надевает это, как шкуру.

Виктор Ерофеев: Вот Наталья нам пишет одно, а Татьяна пишет совершенно другое. «Является ли Солженицын свободным? По-моему – нет, так как он согласился принять Госпремию от Путина – человека, который жестоко попирает свободу и права». Вот вам и русская свобода. Слава Богу, что у нас есть и Наталья, и Татьяна. Другое дело, что можно не соглашаться ни с той, ни с другой. Но если бы эти наши уважаемые женщины жили бы при Брежневе, то я думаю, что мы бы эти сообщения зачитывали, по крайней мере, без их имен.

Ксения Ларина: А вот скажите… Очень важную, мне кажется, Игорь вещь произнес по поводу страха перед собственным прошлым, который, собственно, нас большего всего и держит в этом оцепенении, в том числе и перед той свободой, о которой мы говорим. А вот давайте возьмем другой пример. Вот в Германии этого же не произошло. Ведь вы больше, наверное, про это знаете. Почему там все-таки успели за очень короткий срок избавиться от этого страха перед собственным прошлым? Уж такая драма…

Виктор Ерофеев: Ксюша, я только что, вчера, разговаривал с моим немецким другом, который крестный моей Майечки, он немец. И ты знаешь, он говорит, что в Восточной Германии огромное количество людей голосуют за коммунистов и социалистов.

Ксения Ларина: Кстати, очень странно, что именно в Восточной Германии неонацистов больше.

Виктор Ерофеев: Их называют, вот этих коммунистов и социалистов, «рейпистами», то есть те, которые изнасиловали эту часть Германии. Голосование доходит до 40 процентов. Вот у них там свободная печать, у них вентилируемое общество, им все выложили. Со «Штази» разобрались, выяснили, сколько народа работало в «Штази», а там миллионы работали. И все равно молодые люди… тоже связь поколений вот эта очень сложная, они за «Штази». И там 30-40 процентов за них, 6 процентов левой интеллигенции в западной части Германии их поддерживают, просто за то, чтобы эти тоже были. И совершенно горькую он сказал как раз вчера фразу. Он сказал, что «если бы кто-то в Германии сказал, что «мы хотим вернуться…», то это было бы судебное дело». Но когда говорят, что Сталин в Германии был положительным явлением, то это считается нормальным. И вот это тоже парадокс. Вот я сначала думал, что в нашей стране как бы завелся такой червь… Ну что, КГБ – это единственная организация, которая сохранила свою «честь» (беру слово «честь» в какие угодно знаки препинания). Но дело в том, что в Германии-то уж… Там же вот все налицо, и у каждого там свои евро есть. А если у тебя нет работы, то тебе просто дают подачку от государства.

И слушаем Федора из Петербурга. Здравствуйте. Федор, что вы скажете по поводу свободы?

Слушатель: Здравствуйте. Я вот что хочу сказать по поводу свободы. Вот у нас в стране самый свободный – это президент, а самый несвободный – это рабочий. Чем выше чиновник по должности, тем он свободнее. Он может другими командовать и ограничивать его свободы. Вот и все.

Виктор Ерофеев: Точно!

Слушатель: А в свободное от работы время ограничивает свободы милиция. Даже вот пробежку делаешь иногда – тебя останавливают, чтобы проверить документы. Ну, какие документы могут быть, когда ты бегаешь?..

Виктор Ерофеев: Федор, замечательно! Между прочим, действительно, у нас свобода безнаказанности и садизма, она такая иерархическая: чем дальше наверх, тем больше свободы делать то, что хочется. И насчет вот этой пробежки – это такая метафора. Действительно, человек вышел…

Ксения Ларина: В трусах практически.

Виктор Ерофеев: …да, а ему милиционер говорит…

Ксения Ларина: …«Ваши документики, гражданин».

Виктор Ерофеев: «Уважаемая Ксения Ларина, — пишет Вартан, — как вы думаете, после 2008 года Свободы будет мало или много?».

Ксения Ларина: Что значит – мало или много? На каких весах мы с вами будем это мерить? То, что ее становится все меньше и меньше, это факт. И я думаю, что все это замечают, в том числе и наши слушатели.

Виктор Ерофеев: А что, Иосиф Михайлович, вы можете сказать по поводу свободы в экономике?

Иосиф Дзялошинский: Давайте я сначала воспользуюсь парадоксом Игоря и скажу, что на самом деле страх не перед прошлым, а перед будущим. Дело в том, что прошлое мы знаем и, в принципе, во многом его одобряем. И все опросы показывают, что отношение к прошлому вполне положительное.

Ксения Ларина: У кого?

Иосиф Дзялошинский: У большинства населения.

Ксения Ларина: Как это?!

Виктор Ерофеев: Опять 60 процентов?

Игорь Яркевич: Вот пишет женщина взрослая, с высшим гуманитарным образованием, что ей не жалко мужика, который отсидел 25 лет.

Ксения Ларина: Неужели их большинство?!

Иосиф Дзялошинский: Большинство, я вас уверяю.

Игорь Яркевич: Пусть она относится к Шаламову, как к писателю, как угодно, но он отсидел 25 лет…

Иосиф Дзялошинский: Еще разочек, это были огрехи бурного строительства великой страны.

Ксения Ларина: Перегибы.

Иосиф Дзялошинский: Да, перегибы.

Игорь Яркевич: Таких огрехов полстраны легло.

Иосиф Дзялошинский: Не надо про полстраны…

Ксения Ларина: Подождите! Вы отвечаете за свои слова?

Иосиф Дзялошинский: Абсолютно отвечаю.

Ксения Ларина: 60 процентов положительно оценивают прошлое советское и сталинское время?

Иосиф Дзялошинский: Ну, со сталинским временем говорят, что «были перегибы, к сожалению, были перегибы». Но победили в войне или не победили?

Ксения Ларина: Ну что, мы голосовать что ли будем – победили мы или нет?

Иосиф Дзялошинский: Вопрос в этом. На самом деле у большинства людей сейчас страх не перед прошлым – оно понятно или кажется, что понятно.

Ксения Ларина: Ничего подобного! Я сейчас буду спорить категорически.

Иосиф Дзялошинский: Да спорьте сколько хотите! А страх перед будущим, потому что большинство людей не знают, что будет. А свобода – это возможность…

Ксения Ларина: Да они не знают, что было.

Иосиф Дзялошинский: А зачем им знать, что было, в конце концов, по большому счету?

Ксения Ларина: Как это?!

Виктор Ерофеев: Я хочу сказать, что можно присоединиться к вашим словам и сказать, что у нас есть страх перед будущим, страх перед прошлым…

Ксения Ларина: …и перед настоящим.

Игорь Яркевич: И вот тут начинается свобода.

Виктор Ерофеев: И когда мы испытаем все эти чувства, то тогда у нас откроется наш клапан, последний клапан внутренней свободы.

И слушаем Вадима Александровича из Петербурга. Здравствуйте.

Слушатель: Здравствуйте. Я хотел бы сказать по поводу свободы. Вот я сейчас считаю себя совершенно свободным. Но вот я еду с дачи из Соснового бора и проезжаю воинскую часть, и из-за забора я вижу портрет Путина примерно 4 на 5 метров , который в воинской части висит. А по Гражданскому проспекту (я здесь рядом живу) продают унитазы…

Ксения Ларина: И там тоже – Путин?

Слушатель: …и вот там тоже портрет Путина, ну, правда, поменьше – где-то сантиметров, наверное, 40 на 50.

Ксения Ларина: А на каком, извините, месте там портрет Путина? На унитазе что ли?

Слушатель: Нет, не на унитазе, к счастью. Они боятся, что их посадят, если он будет на унитазе. Поэтому висит он там, так сказать, около администратора. Ну, абсурд! Вы понимаете? Это что, опять 1937 год, опять культ личности что ли? Обсудите, пожалуйста.

А Ксения Ларина мне нравится. Я и «Эхо» слушаю, и «Свободу». К сожалению, приходится в последнее время слушать больше «Свободу», потому что «Эхо»… похоже, там забалтываются… Спасибо вам большое.

Ксения Ларина: Спасибо.

Виктор Ерофеев: Я думаю, что критику можно и принять, а можно и не принять. «Эхо» — это замечательная радиостанция.

А Андрей из Одинцово пишет, что «в России людям свобода не нужна. Власть обобрала народ до нитки. Но все молчат. Пенсии и зарплаты в провинции смехотворные. «Марши несогласных» жестоко пресекаются. Свобода осталась в Старопименовском переулке». Андрей из Одинцово так думает.

Ксения Ларина: Они не молчат, между прочим, они идут голосовать и отвечают на то, что жить стало лучше, жить стало веселее, и отвечают своим голосом, к сожалению.

Виктор Ерофеев: Юлия Латынина на радио «Эхо Москвы» сказала однажды, что в России свободы не было, а есть воля. Это старый русский спор. Но мне кажется, что вот здесь наши особенности такие национальные, что нам как бы нужна вольница, нам свобода не нужна…

Ксения Ларина: Мне нравится – воля к свободе.

Виктор Ерофеев: …это опасная такая оригинальность. Потому что мне все-таки думается, что надо вернуться опять к этому понятию бердяевскому, и вот в чем он, действительно, сильная и яркая фигура – вот этой свободой духа. «Философия свободы» у него есть книга дореволюционная, есть еще вторая книга, посвященная свободе, уже написанная в эмиграции. И мне кажется, что вот он, человек, который сочетал в себе аристократию и вообще русскую интеллигенцию внутри себя, был марксистом какое-то время, дает представление о том, что русская душа способна, преодолев разные соблазны, все-таки прийти к свободе и что-то сделать. Вот в этом смысле это для меня большой пример.

И мы завершаем нашу программу «Энциклопедия русской души».

Ксения Ларина: Мне кажется, внешние ограничения, они меньшую должны играть роль для нас, чем все остальное.

Виктор Ерофеев: Это правда.

Ксения Ларина: Потому что известны же истории про то, что свободным можно быть и вообще в зоне, что мы и наблюдали.

Виктор Ерофеев: Просто внутренняя свобода человека.

Откуда берется свобода и зачем она нужна?

Обычно, когда заходит речь о свободе, выделяют ее различные виды и понимания: свобода от и свобода для, свобода хотения и свобода делания, свобода как феномен самосознания и свобода как феномен социальной жизни… Признавая важность таких различений, хочу обратить внимание на единую природу свободы, единый ее порождающий background.


 

Начнем с очевидного — в природе без человека и его сознания, познания и деятельности свободы нет. Если животное есть буквально оформленность жизни как таковой, то человек не завершен. Ему доступно трансцендентное (выходящее за рамки чувственного, опытного познания). Оно позволяет человеку осмыслять реальность, ее контекст, занимая по отношению к нему позицию вненаходимости. Это качество и есть свобода — начало, не врожденное генетически, добытийное и сверхбытийное, открывающееся в небытие, пустое и невыразимое творящее ничто. Свобода коренится в Ничто. Она предшествует творению, хочет воплотиться в бытии. В этом своем качестве безосновной основы бытия она богоподобна — свобода пошевелить пальцем подобна свободе сотворить мир.

Так из очевидного — свободы как человеческого измерения бытия — возникает вопрос о природе свободы как явления не физического, а за- и сверхфизического. По И.Канту, свобода не феномен, а ноумен, т.е. она умственно постигаема. Она одно из проявлений сознания, открываемого только в нем и с его помощью. А сознание — качество, приобретаемое только в обществе и с его помощью. Жестокие опыты (похищенные зверьми дети, Каспар Хаузер) показывают, что сознание обретается только с помощью и за счет общения с другими людьми, освоения языка, социального опыта.

Поведение животного полностью задано генетически. Появившись на свет, практически любое живое существо уже «знает», что ему делать. Человек рождается совершенно беспомощным и беззащитным. Только при поддержке семьи, пройдя довольно длительную подготовку, включая образование и овладение профессией, он становится полноценной личностью. Именно культура — как система внегенетического наследования опыта, как система порождения, хранения и трансляции этого опыта — делает человека.

Разум и сознание — вторичны по отношению к ответственности.

Сознание — результат «загрузки», «инсталляции», «вращивания» программ социально-культурного опыта, реализуемый с помощью запретов, принуждения, убеждения, личного примера. Всей системой социализации — воспитанием, образованием, поощрениями и наказанием — нас вырывают из причинно-следственных связей, перекручивая и замыкая их на нас самих. Границы свободы и ответственности совпадают, как две стороны одного листа бумаги. Только там, где я свободен, где мною свободно приняты решения, я отвечаю за них и их последствия. И наоборот, я могу быть ответствен только за то, в чем проявилась моя свобода.

Arek Socha / pixabay.com (CC0 1.0)

Свобода — результат вменения личности ответственности. Ярким примером, подтверждающим идею вторичности свободы по отношению к ответственности, является право. Предполагается, что человек мог поступить так, а мог иначе, и это был его выбор, за который он несет ответственность. А потом в суде ищут смягчающие вину обстоятельства (принуждение и т.п.), фактически возвращая личность в мир природных каузальных связей, делая невменяемым.

Вне свободной (вменяемой) личности рушится система морали и права. Но если человек наделен свободой воли, то он оказывается вырванным из сети причинно-следственных связей и отношений. Более того, сознательный выбор наделяет человека способностью действовать вопреки миру. Постулат о вменяемости и, как следствие, получение наказания или поощрения наделяют человека сверхъестественными качествами. Получается, что правовая культура, вся юриспруденция, как, впрочем, и мораль, покоятся скорее на теологии, чем на науке.

Культура выступает инфраструктурой свободы.

Разум и сознание — вторичны по отношению к ответственности. Они лишь выражают меру свободы. Чем в большей степени личность интеллектуально развита, тем в большей степени она осознает возможные последствия своих действий и поступков. И в многих знаниях — многие печали.

Человеческое измерение бытия (свобода) появляется после вменения ответственности. Тем самым становится доступным выход на новый уровень — добытийный и внебытийный. Только выход, как говорил Бахтин, в позицию вненаходимости обеспечивает возможность конструктивного творчества. Я становлюсь способным, подобно хоббиту Бильбо Бэггинсу из известного фэнтези Дж.Р.Р. Толкиена, совершить путешествие «туда и обратно»: из мира сущего в трансцендентный (выходящий за пределы) мир сверхреального возможного и обратно — из мира возможного в мир сущего. Свобода — осознанная возможность. Человеческое бытие раскрывается как творчество, а личность и путь к свободе — как принятие на себя все большей ответственности.

Honey Kochphon Onshawee / pixabay.com (CC0 1.0)

Эпифеномен – побочное явление, сопутствующее другим, но не оказывающее на них никакого влияния. 

Но человеку, ограниченному в пространстве и времени, недоступна всеобщая взаимосвязь, постижение бесконечного конечным. Но он наделен свободой, полной возможного. Она — эпифеномен культуры, явление, ей сопутствующее.

Но этот эпифеномен дает возможность человеку, в отличие от животного, выйти в другое измерение. С помощью разума и понимания все более глубоких связей человек метафизически свободен. Он всегда может стать свободным «от»: своего тела, характера, происхождения, законов природы и даже от Бога.

Культура выступает инфраструктурой свободы, что проявляется и в исторической динамике границ свободы субъекта, и в динамике нормативно-ценностной системы общества.

Безопасность, справедливость и свобода представляют собой для общества ценностную ось. Стремление к безопасности позволяет преодолеть угрозы физическому существованию и прочие страхи. При этом проблемы признания, предпочтения, доминирования и подавления, а также порождаемые ими конфликты, обиды или зависть — часть жизни социума. Их разрешение связано с реализацией справедливости.

Причем по двум векторам. Первый вектор предполагает контроль за соблюдением правил, запретов, норм, обеспечивающих социализацию. В традиционных обществах, основанных исключительно на воспроизведении норм и традиций, носители творческих инициатив рассматриваются как нежелательные девианты, к которым применяются различные санкции вплоть до изгнания, а то и казни. Но, если общество оказывается заинтересованным в развитии и творчестве, в нем формируется второй вектор справедливости, связанный с возможностями самореализации, индивидуальной ответственности, т.е. свобода и ее обеспечение.

Большая часть истории человечества прошла в рамках традиционных обществ, в которых личная инициатива рассматривалась как девиация. Но по мере развития социума, обеспечения безопасности, качества жизни возникает необходимость в гарантиях свободной самореализации, творчества, подключения к бесконечности, распаковки новых смыслов. Бытие коренится в душе человеческой, которая есть чувствилище свободы — трансцендентного, добытийного источника (потенциатора) бытия, эпифеномена культуры, социализирующей личность на основе вменения ответственности.

Таким образом, сущность свободы едина. В любой своей ипостаси она оказывается эпифеноменом культуры — как условия и механизма социо- и персоногенеза, происхождения, процессов формирования и эволюционного развития общества и личности соответственно.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Рекомендации педагогов — воспитание и образование


Что такое свобода?

Автор — С. Соловейчик




Что такое свобода?


Чтобы ответить на этот вопрос, написаны сотни книг, и это объяснимо: свобода – понятие бесконечное. Оно принадлежит к высшим понятиям человека и потому принципиально не может иметь точного определения. Бесконечное не определимо в словах. Оно выше слов.


Сколько люди живут, они будут стараться понять, что же такое свобода, и стремиться к ней.


Полной социальной свободы нет нигде в мире, экономической свободы для каждого человека нет и, судя по всему, быть не может; но свободных людей – огромное множество. Как же это получается?


В слове «свобода» содержится два разных понятия, сильно отличающихся одно от другого. По сути, речь идет о совершенно разных вещах.


Философы, анализируя это трудное слово, пришли к выводу, что есть «свобода-от» – свобода от какого бы то ни было внешнего угнетения и принуждения – и есть «свобода-для» – внутренняя свобода человека для его самоосуществления.


Внешняя свобода, как уже говорилось, не бывает абсолютной. Но внутренняя свобода может быть беспредельной даже при самой трудной жизни.


В педагогике давно обсуждается свободное воспитание. Учителя этого направления стремятся дать ребенку внешнюю свободу в школе. Мы говорим о другом – о внутренней свободе, которая доступна человеку во всех обстоятельствах, для которой не надо создавать специальных школ.


Внутренняя свобода не зависит жестко от внешней. В самом свободном государстве могут быть зависимые, несвободные люди. В самом несвободном, где все так или иначе угнетены, могут быть свободные. Таким образом, воспитывать свободных людей никогда не рано и никогда не поздно. Мы должны воспитывать свободных людей не потому, что наше общество обрело свободу – это спорный вопрос, – а потому, что внутренняя свобода нужна самому нашему воспитаннику, в каком бы обществе он ни жил.


Человек свободный – это человек, свободный внутренне. Как и все люди, внешне он зависит от общества. Но внутренне он независим. Общество может освободиться внешне – от угнетения, но стать свободным оно может лишь тогда, когда люди в большинстве своем будут внутренне свободны.


Вот это и должно быть, на наш взгляд, целью воспитания: внутренняя свобода человека. Воспитывая внутренне свободных людей, мы приносим самую большую пользу и нашим воспитанникам, и стране, стремящейся к свободе. Здесь нет ничего нового; присмотритесь к лучшим учителям, вспомните своих лучших учителей – они все старались воспитывать свободных, потому они и запоминаются.


Внутренне свободными людьми держится и развивается мир.


 


Что такое внутренняя свобода?


Внутренняя свобода так же противоречива, как и свобода вообще. Внутренне свободный человек, свободная личность, в чем-то свободен, а в чем-то не свободен.


От чего свободен внутренне свободный человек? Прежде всего от страха перед людьми и перед жизнью. От расхожего общего мнения. Он независим от толпы. Свободен от стереотипов мышления – способен на свой, личный взгляд. Свободен от предубеждений. Свободен от зависти, корысти, от собственных агрессивных устремлений.


Можно сказать так: в нем свободно человеческое.


Свободного человека легко узнать: он просто держится, по-своему думает, он никогда не проявляет ни раболепства, ни вызывающей дерзости. Он ценит свободу каждого человека. Он не кичится своей свободой, не добивается свободы во что бы то ни стало, не сражается за свою личную свободу – он всегда владеет ею. Она дана ему в вечное владение. Он не живет для свободы, а живет свободно.


Это легкий человек, с ним легко, у него полное жизненное дыхание.


Каждый из нас встречал свободных людей. Их всегда любят. Но есть нечто такое, от чего действительно свободный человек не свободен. Это очень важно понять. От чего не свободен свободный человек?


От совести.



Что такое совесть?


Если не понять, что же такое совесть, то не понять и внутренне свободного человека. Свобода без совести – ложная свобода, это один из видов тяжелейшей зависимости. Будто бы свободный, но без совести – раб дурных своих устремлений, раб обстоятельств жизни, и внешнюю свою свободу он употребляет во зло. Такого человека называют как угодно, но только не свободным. Свобода в общем сознании воспринимается как добро.


Обратите внимание на важное различие: тут не сказано – не свободен от своей совести, как обычно говорят. Потому что совесть не бывает своя. Совесть и своя, и общая. Совесть – то общее, что есть в каждом отдельно. Совесть – то, что соединяет людей.


Совесть – это правда, живущая между людьми и в каждом человеке. Она одна на всех, мы воспринимаем ее с языком, с воспитанием, в общении друг с другом. Не нужно спрашивать, что же такое правда, она так же невыразима в словах, как и свобода. Но мы узнаем ее по чувству справедливости, которое каждый из нас испытывает, когда жизнь идет по правде. И каждый страдает, когда справедливость нарушается – когда попирается правда. Совесть, чувство сугубо внутреннее и в то же время общественное, говорит нам, где правда и где неправда. Совесть заставляет человека придерживаться правды, то есть жить с правдой, по справедливости. Свободный человек строго слушается совести – но только ее.


Учитель, цель которого – воспитание свободного человека, должен поддерживать чувство справедливости. Это главное в воспитании.


Никакого вакуума нет. Никакого госзаказа на воспитание не нужно. Цель воспитания одна на все времена – это внутренняя свобода человека, свобода для правды.


Свободный ребенок


Воспитание внутренне свободного человека начинается в детстве. Внутренняя свобода – это природный дар, это особый талант, который можно заглушить, как и всякий другой талант, но можно и развить. Этот талант в той или иной мере есть у каждого, подобно тому как у каждого есть совесть, – но че-ловек или прислушивается к ней, старается жить по совести, или она заглушается обстоятельствами жизни и воспитанием.


Цель – воспитание свободного – определяет все формы, способы и методы общения с детьми. Если ребенок не знает угнетения и научается жить по совести, к нему сами собой приходят все житейские, общественные навыки, о которых так много говорится в традиционных теориях воспитания. На наш взгляд, воспитание заключается лишь в развитии той внутренней свободы, которая и без нас есть в ребенке, в ее поддержке и охране.


Но дети бывают своевольны, капризны, агрессивны. Многим взрослым, родителям и учителям кажется, что предоставлять детям свободу опасно.


Тут проходит граница двух подходов в воспитании.


Тот, кто хочет вырастить свободного ребенка, принимает его таким, какой он есть, – любит его освобождающей любовью. Он верит в ребенка, эта вера помогает ему быть терпеливым.


Тот, кто не думает о свободе, боится ее, не верит в ребенка, тот неизбежно угнетает его дух и тем губит, глушит его совесть. Любовь к ребенку становится угнетающей. Такое несвободное воспитание и дает обществу дурных людей. Без свободы все цели, даже если они кажутся высокими, становятся ложными и опасными для детей.


Свободный учитель


Чтобы вырасти свободным, ребенок с детства должен видеть рядом с собой свободных людей, и в первую очередь – свободного учителя. Поскольку внутренняя свобода не прямо зависит от общества, всего лишь один учитель может сильно повлиять на талант свободы, скрытый в каждом ребенке, как это бывает и с музыкальными, спортивными, художественными талантами.


Воспитание свободного человека посильно каждому из нас, каждому отдельному учителю. Вот то поле, где один – воин, где один может все. Потому что дети тянутся к свободным людям, доверяют им, восхищаются ими, благодарны им. Что бы ни происходило в школе, внутренне свободный учитель может быть в победителях.


Свободный учитель принимает ребенка равным себе человеком. И этим он создает вокруг себя атмосферу, в которой только и может вырасти свободный человек.


Быть может, он дает ребенку глоток свободы – и тем спасает его, научает его ценить свободу, показывает, что жить свободным человеком возможно.


Свободная школа


Учителю гораздо легче сделать первый шаг к воспитанию свободного, легче проявить свой талант к свободе, если он работает в свободной школе.


В свободной школе – свободные дети и свободные учителя.


Таких школ не столь уж много на свете, но все же они есть, и значит, этот идеал осуществим.


Главное в свободной школе не то, что детям предоставляют делать все, что они хотят, не освобождение от дисциплины, а учительский свободный дух, самостоятельность, уважение к учителю.


В мире много очень строгих элитных школ с традиционными порядками, которые дают наиболее ценных людей. Потому что в них свободные, талантливые, честные учителя, преданные своему делу, – и потому в школе поддерживается дух справедливости. Однако в таких авторитарных школах далеко не все дети вырастают свободными. У некоторых, слабейших, талант свободы заглушается, школа ломает их.


Подлинно свободная школа та, в которую дети идут с радостью. Именно в такой школе дети обретают смысл жизни. Они научаются думать свободно, держаться свободно, жить свободно и ценить свободу – свою и каждого человека.



Путь к воспитанию свободных


Свобода – это и цель, и дорога.


Для учителя важно вступить на эту дорогу и идти по ней, не слишком уклоняясь. Дорога к свободе очень трудна, ее без ошибок не пройдешь, но будем придерживаться цели.


Первый вопрос воспитателя свободных: не угнетаю ли я детей? Если я принуждаю их к чему-то – ради чего? Я думаю, что ради их пользы, но не убиваю ли я детский талант свободы? Передо мной класс, я нуждаюсь в определенном порядке, чтобы вести занятия, но не ломаю ли я ребенка, стараясь подчинить его общей дисциплине?


Возможно, не каждый учитель найдет ответ на каждый вопрос, но важно, чтобы эти вопросы были заданы себе.


Свобода умирает там, где появляется страх. Путь к воспитанию свободных – возможно, полное избавление от страха. Учитель не боится детей, но и дети не боятся учителя – и свобода сама собой приходит в класс.


Освобождение от страха – первый шаг на пути к свободе в школе.


Осталось добавить, что человек свободный всегда красив. Воспитать духовно красивых, гордых людей – это ли не мечта учителя?


«Главное в жизни что?
Главное в жизни – вовремя спохватиться!»
Симон Соловейчик
ватага «Семь ветров» 




 

Теодор Зельдин: свобода — это умение, а не право

Для просмотра этого контента вам надо включить JavaScript или использовать другой браузер

Подпись к видео,

Теодор Зельдин — один из самых ярких и интересных мыслителей нашего времени.

Сын иммигрантов, бежавших из России в разгар гражданской войны, он родился в 1933 году в Палестине, где его отец работал в Британской колониальной службе.

Уже в 17 лет он закончил университет по специальностям философия, история и латинский язык. С 1957 года он преподает в престижном колледже Сент-Энтони Оксфордского университета.

На счету Зельдина несколько получивших широкое признание как публики, так и специалистов книг.

Самые известные из них — «История французской страсти» (в пяти томах), «Счастье», «Интимная история человечества», «Путеводитель по неизвестному городу», «Путеводитель по неизвестной вселенной», «Разговоры».

Последняя его книга — «Скрытые наслаждения жизни: новый способ воспоминания о прошлом и воображения будущего» вышла в 2015 году.

«Всеобъемлющая история чувств… полная соблазнов и заставляющая думать», «захватывающий лабиринт истории и человеческого опыта», «книга, способная перевернуть вашу жизнь» — вот лишь некоторые из откликов ведущих британских газет на книги Теодора Зельдина.

В прекрасном, выстроенном в стиле арт-деко доме под Оксфордом наш обозреватель Александр Кан беседует с 83-летним ученым о смысле и предназначении философии, о демократии и свободе, о сексе и гастрономии, о богатых и бедных, о революции и мире, об интернете и социальном прогрессе.

Философия частной жизни

Александр Кан: Пожалуй, первое, что бросается в глаза при чтении ваших книг — неожиданный для привычной философии предмет ваших рассуждений.

Начинали вы с более или менее стандартных исследований политической истории — первая ваша книга называлась «Политическая система Наполеона III».

Со временем, однако, вы стали все больше и больше сдвигаться в сторону частной жизни человека, и, на первый взгляд, отходить от социальных, политических и экономических процессов, составляющих содержание трудов большинства ваших коллег.

Одна из самых знаменитых ваших книг так и называется — «Интимная история человечества». Чем вы объясняете этот сдвиг?

Теодор Зельдин: В истории я проделываю то, что ученые-естествоиспытатели проделали в свое время с живой природой.

Они теперь не говорят вам — это диван. Они говорят, что это частицы и молекулы, и учат нас видеть то, что скрывается за очевидностью.

В истории же мы по-прежнему говорим о классах, народах и производственных отношениях.

Я смотрю не просто на человека, а на те многочисленные проявления, которые составляют человеческую личность.

И рассуждения эти заставили меня задаться вопросом «как иначе может быть устроена жизнь?» вместо привычного для историков описания жизни такой, какой они ее видят.

История для меня — провокация воображения. Мы видим, как люди поступали в прошлом. А почему так, а не иначе?

Человек для меня — еретик природы. Не будь мы еретиками, мы по-прежнему жили бы в лесу, бок о бок с животными.

Но в какой-то прекрасный момент какой-то безумец решил заняться чем-то иным.

Поначалу все над ним посмеялись. Или даже убили его. Но именно так мы начали изобретать топор, колесо, паровоз, самолет и так далее, и так далее.

Поэтому для меня вполне логично говорить о том, что я вижу.

Задача моя вовсе не в том, чтобы сказать вам, что вы должны видеть, а в том, чтобы слова мои заставили вас увидеть что-то свое.

Каждый из нас, я убежден, видит что-то свое, и через видения каждого из нас мы получаем микроскопическое видение человечества.

Как бы я ни убеждал вас в том, что вы должны видеть, я знаю по опыту, что видение ваше изменится, приспособится под ваши взгляды и мировоззрение.

Представления об учениках и последователях — это иллюзия. Сознание наше устроено так, что оно отвергает незнакомое.

Политики говорят нам, что они изменят мир. Я видел достаточно политиков, чтобы понять, что, как бы искренни и честны они ни были, обещания свои сдержать они, по большей части, не могут.

Мир слишком сложен, и каждый человек толкует закон по-своему, находит пути скрыться от закона и так далее, и тому подобное. Так что я всего лишь применяю метод естественных наук к исследования человека и общества.

Свобода — это умение, а не право

А.К: Тем не менее, говоря о вещах чувственных, таких, как любовь, вы вольно или невольно — подозреваю, что вольно — затрагиваете проблемы, имеющие прямой политический смысл.

Ну вот, скажем в «Интимной истории человечества» я наткнулся на такую вашу фразу: «На протяжении большей части истории человечества любовь считалась угрозой стабильности личности и общества, потому что стабильность обычно ценится выше, чем свобода».

Мысль эта поразила меня как прямое отражение процессов происходящих в пост-советской России, когда первоначальная эйфория от свободы периода Горбачева-Ельцина сменилась стремлением к стабильности путинской эры.

Вы говорите, что в процессе развития человека роль любви в этой формуле любовь-стабильность растет. А как насчет свободы? Или Россия лишь на раннем этапе этого развития?

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Лозунг «Свобода, равенство, братство» закрепился во всеобщем сознании благодарая романтическому образу из одноименной картины Эженом Делакруа. Придумал его, однако, юрист Максимилиан Робеспьер.

Т.З.: На Западе широко распространено мнение, что путь к свободе лежит через права человека.

Я не верю, что права человека могут быть введены законодательным путем. Люди должны научиться быть свободными.

Свобода — это умение, а не право. Это способность понимать другого человека и быть понятым.

Лозунг «Свобода, равенство, братство» изобрели юристы. Им казалось, что, стоит эти понятия провозгласить, и они будут реализованы.

Но вдумайтесь. Право говорить, свободно и беспрепятственно излагать свои мысли — очень привлекательное, замечательное право. Но что, если никто вас не слушает? И, на самом деле, большинство людей не хотят, не умеют слушать.

Людям не так важно иметь возможность сказать, что они хотят. Им важно, чтобы их ценили и понимали.

Или возьмите равенство. Хорошо, что у всех есть равное право голосовать. Но посмотрите, к каким неожиданным и странным вещам приводят нас в последнее время выборы.

Мы не равны друг другу. Кто-то лучше слышит, кто-то лучше видит, кто-то умнее, кто-то красивее — и так далее, и так далее. И избавиться от этого невозможно.

Настоящее равенство порождают не выборы, а чувство эмоциональной привязанности.

Когда вам прощают ваши слабости. Когда вас любят, несмотря на ваши слабости. В этом самая желаемая форма равенства — когда в вас признают равного, даже если вы слепы, глупы или еще что-то в этом роде.

Так же и братство. Вы получаете пенсию, но в ней нет признания лично ваших заслуг. Вам нужно это признание. Вы не станете делать что бы то ни было без признания других людей.

Я использую слово «animation». Оно включает в себя признание, но означает нечто большее — душевную наполненность жизни (anima в переводе с латыни означает «душа» — Би-би-си).

Большинство из нас живет на 30-50 процентов. Мы не открыли для себя всю полноту жизни.

Узнать другого можно только через разговор

И чтобы свобода пришла в ту или иную страну, нам нужно учиться отношениям друг с другом, учиться говорить друг с другом. Нас этому не учат.

Это долгий процесс, и я посвятил себя не политической агитации, а тому, как научить людей говорить друг с другом. И в первую очередь — о чем говорить.

Не так давно в одном из городов Англии я собрал людей из самых разных слоев общества — этнических, религиозных, имущественных, профессиональных — и дал им меню для разговора, примерно 25 составленных мною вопросов.

Я разбил участников произвольно на пары, и в течение двух часов они обсуждали эти темы: чего вы хотите добиться в жизни, чего вы боитесь, как вы относитесь к противоположному полу и так далее, и тому подобное.

В зале царило невероятное возбуждение. Между незнакомыми людьми завязался самый живой, заинтересованный разговор.

«Я говорил вещи, которые даже своей матери не стал бы говорить», — признался мне один из них. Это невероятное высвобождение — говорить о том, что для вас на самом деле важно.

Ведь большая часть наших разговоров — ни о чем. Недавно было проведено исследование английских пабов. Пабы по идее — место, куда люди собираются поговорить. Но все опрашиваемые признают: «Мы не говорим ни о чем важном. Так, пустая болтовня».

Именно поэтому я говорю о частной жизни. Частная жизнь — это то о чем мы говорим, когда чувствуем себя в безопасности и когда пытаемся установить дружеские отношения.

Поэтому библейское «возлюби ближнего своего» лишено смысла. Невозможно любить того, кого не знаешь. А узнать другого можно только через разговор.

А.К:Поэтому вы и назвали одну из своих книг «Разговоры»… Вернемся, однако к свободе. Приведу еще одну цитату из вашей книги: «Свобода и права человека это всего лишь первый шаг. Гораздо важнее и гораздо труднее понять, что делать со свободой, когда она достигнута». Поясните свою мысль, пожалуйста.

Т.З.: Я проведу аналогию между свободой и деньгами. Денег никому не хватает, даже миллионерам.

Вопрос оказывается таким образом не в том, как добыть деньги, а в том, как избавиться от вечной необходимости покупать все, что делает человек.

Мы жертвуем своей свободой ради того, чтобы работать, а работаем мы ради того, чтобы покупать.

В своей последней книге я много места уделил работе. На работе мы проводим, по меньшей мере, треть своей жизни. Большая часть людей на работе ощущают себя рабами.

Они делают то, что им приходится делать. Есть такие, кто чувствует на работе удовлетворение, но многие — даже в самых лучших престижных профессиях ощущают, что не могут в полной мере использовать свои возможности.

Свободны ли мы? Эта свобода не имеет никакого отношения к политике.

Качество работы — основная часть нашей свободы

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Малообразованные работницы в Индии готовы час своего рабочего времени — без оплаты — посвятить образованию

Нам нужно переосмыслить понятие работы. Идея вовсе не утопическая. В течение своей истории люди постоянно изобретали новую работу — всякий раз это было реакцией на бурный рост населения.

Когда жителей леса стало слишком много, мы изобрели сельское хозяйство. Когда в сельском хозяйстве наметился избыток рабочей силы, мы изобрели промышленность. Так же произошло со сферой услуг, государственной службой.

Сегодня почти миллиард людей на планете не имеют работы, многие рабочие места находятся под угрозой из-за появления роботов.

В Индии я был на фабрике, где малообразованные женщины за гроши работают над товарами для IKEA.

Я спросил у них, готовы ли они были бы час своего рабочего времени — без оплаты — посвятить образованию. Они невероятно бедны, но большинство ответили «да». То есть качество работы — основная часть нашей свободы.

А.К: Вы говорите о свободе, которая достижима в результате индивидуального развития личности.

Человек развивается, но в последние десятилетия мы наблюдаем тенденцию скорее регресса, чем прогресса в том, что касается движения по пути к свободе.

Все попытки импортировать демократию, то есть политическое, институциональное воплощение свободы в Ирак, Ливию или Сирию закончились плачевно.

Страны эти сегодня наверняка менее свободны, чем когда было принято решение их «освободить». Не говоря уже о негативном воздействии всего этого процесса и на страны «свободного» Запада.

Приток мигрантов всколыхнул правые движения во Франции, Нидерландах, здесь в Британии, даже в Соединенных Штатах. Появляются даже разговоры о конце либерализма. Насколько, по-вашему, подобные опасения обоснованы?

Войны и конфликты порождены страхом и невежеством

Т.З.: В корне всех этих проблем лежит главное препятствие на пути к свободе — страх.

Помните, как говорил Франклин Рузвельт: «Нам нечего бояться, кроме собственного страха».

Страх — основополагающее свойство человека. Все мы рождаемся со страхом, это наш врожденный, животный инстинкт. И способность преодолеть страх — победа и триумф.

Цивилизация существует для того, чтобы оградить нас от внешнего страха. Но внутри мы обязаны подчиняться тому, что требует от нас цивилизация, и мы начинаем бояться ее регламентаций и ограничений.

Избежать страха очень трудно. Единственный способ, как я считаю, — это любопытство.

Ну вот, к примеру, паук. Огромное большинство людей боятся пауков. Но есть люди, которые занимаются пауками, и для них паук — интересное и прекрасное существо.

Любопытство заставляет забыть о страхе. Он сменяется интересом. По идее этому должно нас учить образование, но роли своей оно не выполняет.

Образование стало слишком специализированным. Общий объем знания человечества растет гигантскими темпами, и потому наше образование дает нам все меньшую и меньшую долю этого знания. Любопытство нужно культивировать и поощрять.

А.К: То есть, те войны и конфликты, о которых я говорил, они порождены страхом?

Автор фото, Alexander Kan

Подпись к фото,

Большая часть войн и конфликтов, по убеждению Теодора Зельдина, порождены страхом и невежеством

Т.З.: Безусловно. Страхом и невежеством. Мир полон вещей, которые мы не знаем, но, стоит нам узнать их поближе, и мы увидим их красоту.

Буквально сто лет назад Альпы считались опасным местом, которое несет в себе угрозу. На протяжении большей части истории человечества горы считались вместилищем дьявольской силы, чего-то опасного и потустороннего.

Затем люди взобрались на вершины гор, увидели, как там красиво, и теперь мы все любуемся красотой гор. Наша задача — показать людям, что во многих непонятных, неведомых нам пока вещах есть своя красота.

Еда — часть познания мира

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

Благодаря еде, считает Теодор Зельдин, мы познаем мир и природу

А.К:Перейдем теперь к более мирным темам. В ваших книгах немало внимания уделяется еде, точнее гастрономии — теме, редко становящейся предметом исследования философов.

Более того, по вашему настоянию и, несмотря на скепсис некоторых коллег, в вашем колледже Сент-Энтони в Оксфорде введен пост исследователя истории гастрономии.

Вы также основали Оксфордский симпозиум по еде и гастрономии. Очевидно, что для вас это не просто увлечение, а серьезный научный интерес. Чем вы его объясняете?

Т.З.: Еда — часть процесса познания мира. Проще всего остановиться на той еде, которую мы знаем из родительского дома.

Огромное большинство животных имеют крайне скудный рацион. Панды находятся на грани вымирания, потому что они едят только один тип травы. Вся история еды — это история открытия новых продуктов и новых способов их приготовления и потребления.

Но поразительно при этом, что прогресс человечества в этом процессе остается крайне ограниченным.

Даже сегодня мы используем в пищу лишь примерно 600 из сотен тысяч съедобных растений. Большинство людей изо дня в день удовольствуются одним и тем же меню.

Благодаря еде мы познаем мир, познаем природу и в процессе этого познания понимаем, что едим мы не самым лучшим образом. Более того, наше питание нередко становится причиной ожирения и других болезней.

Мы разрушаем плодородный слой почвы, скоро мы почувствуем недостаток пресной воды.

Многие районы планеты превращаются в пустыню. Продолжать так невозможно. Мы должны пересмотреть свое отношение к питанию.

Это огромный вызов, который стоит перед человечеством. Да, в Оксфорде с немалым скепсисом восприняли мои книги о еде.

Наше образование не учит людей, как жить. Тебя назначают профессором не потому, что ты знаешь жизнь, а потому, что ты все знаешь о каком-то ферменте или каком-то историческом деятеле, о котором кроме тебя никто не знает.

В результате молодые люди выходят из университета, не имея понятия о том, что им делать со своей жизнью.

Я бы хотел основать новый тип университета, где учат жизни, всем аспектам человеческого существования. Ты понимаешь, с чем ты родился, и какие выборы стоят перед тобой. Именно в этом и состоит свобода.

Секс — это разговор

Подпись к фото,

Половина человечества не имеет свободы в сфере секса, и политики предпочитают о ней не говорить

А.К: Наряду с едой, вы немало внимания уделяете и другой радости жизни — сексу. Одна из глав в вашей книге «Интимная история человечества» называется «Почему мы достигли в гастрономии большего прогресса, чем в сексе?»

Вопрос интригующий. Как вы на него отвечаете, и как это знание помогает нам понимать человека и его развитие?

Т.З.: В еде мы достигли определенного прогресса в познании кухни других народов, в преодолении предрассудков и понимании других культур и цивилизаций.

В сексе у нас по-прежнему множество табу, которые сильно ограничивают наше понимание того, что такое, собственно, секс, и чему он служит.

Вот пример. В Китае 800 лет назад в среде отставных высших государственных чиновников, привыкших к власти, но потерявших возможность проявлять свою власть на службе, появилась практика употребления ее по отношению к женщинам.

Развилась особая — мы можем назвать ее извращенной — форма культивирования сексуальной притягательности женщин.

По каким-то причинам было решено, что маленькая женская ступня является особо привлекательной.

И в течение тысячелетия женские ноги деформировались в специальных колодках, чтобы предотвратить их рост. Это стало навязчивой идеей, сильно ограничивавшей воображение мужчин.

Я так много вниманию уделяю отношениям между мужчинами и женщинами, потому что изменения в нашей частной жизни могут привести к фундаментальным изменениям в обществе.

Половина человечества не имеет свободы в этой сфере жизни, и политики предпочитают о ней не говорить, потому что они не в состоянии изменить то, как вы общаетесь со своей женой.

А.К:И поэтому, когда вы говорите о сексе, вы вновь поднимаете вопрос о разговоре, и говорите, что секс — это разговор.

Т.З.: Секс — действительно, разговор. Этот способ познания людьми друг друга. Позвольте привести вам метафору, которая мне представляется очень важной.

Люди часто говорят о желании творчества (creation). Но модель творчества, которая имеется при этом в виду — гениальный творец вроде Леонардо да Винчи, создающий произведения искусства.

Я же считаю, что человек не в состоянии создать нечто из ничего. Для акта творчества необходимо взаимодействие с другим человеком.

Поэтому я говорю не столько о творчестве (creation) сколько о воспроизведении, размножении (procreation).

Произведение искусства есть сочетание различных влияний, в ходе создания которого рождается что-то новое, как рождается ребенок.

При обсуждении искусства мы часто говорим о влияниях, о том, как рождаются новые идеи.

Я вижу творческий процесс как соитие различных влияний, сходное акту любви, в результате которого рождается или произведение искусства или новый человек.

Так что есть прямая параллель между человеческими отношениями и тем, что мы можем сделать. Поэтому я и создал фонд «Оксфордская муза». Художнику всегда нужна муза. Муза не велит тебе, что делать, она не диктатор. Она вдохновляет.

Новые опасности интернета

Автор фото, Getty Images

Подпись к фото,

На смену небольшому количеству контролируемых полицей секс-шопов в крупных городах пришло повсеместное и бесконтрольное распространение порнографии через интернет

А.К: Мы с вами говорим о расширении человеческого видения, о познании новых миров и культур.

Интернет сыграл и продолжает играть совершенно гигантскую роль в этом процессе.

Но, с другой стороны, интернет еще больше замыкает нас в частном пространстве нашего дома, становится эрзацем выхода в живой реальный мир. Вы видите в этом конфликт?

Т.З.: Конечно, и не только в том, о чем вы говорите. Интернет действительно сильно расширяет возможности нашего познания. Но мало кто этими возможностями пользуется.

Большинство людей живут в заточении уже существующего у них знания. Огромная часть молодых людей ограничивает свое пользование интернетом порнографией.

Каждое изобретение влечет за собой как положительные, так и негативные последствия.

Никто не мог предсказать, до какой степени автомобиль приведет к загрязнению воздуха крупных городов, точно так же никто не мог предположить, до какой степени распространение порнографии через интернет будет оказывать решающее воздействие на отношение молодых людей к сексу.

Да, вы правы, интернет может расширить наше видение мира и помочь взаимопониманию разных культур. Но над этим надо работать.

Есть проблема языка, проблема нечестности, ложной репрезентации в интернете, проблема интернет-преступности. То есть мы создали новые опасности.

И так происходит с любым новым изобретением. Свобода порождает, в том числе, и нежелательные последствия.

Разногласия — источник правды

А.К: Вернемся к политике. Меня поразило одно из ваших высказываний: «Мир — это химера».

Вы говорите, что консенсус как средство достижения мира становится все труднее и труднее достижимым, и предлагаете вместо того, чтобы концентрироваться на том общем, что есть между различными людьми и народами, сосредоточиться на бесконечных различиях между ними.

Слова эти ваши звучат очень пессимистически, в них есть какая-то обреченность.

Т.З.: Наоборот! Такой подход открывает перед нами новые возможности. Мы всю жизнь пытаемся найти консенсус, и первое что пообещал Дональд Трамп после своего избрания — это найти консенсус между всеми американцами.

Согласие между людьми — это иллюзия. Мы расходимся во мнениях и взглядах, мы по-разному смотрим на мир, и в признании этого факта нет ничего пессимистического.

Разногласия — источник правды. Вы мне что-то говорите, с чем я не согласен. Я должен задуматься, попытаться понять, в чем причина моего несогласия, оправдано ли оно или нет. Без разногласий мы придем к катастрофе.

И второе. Мы построили нации, национальные государства на принципе поддержки правителя наций.

Он говорит о единстве нации на основе общего языка, общей культуры, общих интересов.

Но все это неправда. У разных людей даже в составе одной нации разные идеи, разные мнения.

Государство призывает к единению для противостояния врагу. Да, действительно, во время войны от страха перед неприятелем у людей может появиться патриотический подъем и стремление к единству.

Автор фото, Reuters

Подпись к фото,

Во многих важнейших избирательных кампаниях последнего времени перевес одной стороны над другой оказывается минимальным

Но посмотрите, что происходит на выборах: 50 на 50, 49 на 51, 48 на 52. Почему такой раскол практически посередине общества, если мы должны быть едины?

Внутри каждой политической партии столько своих разногласий, что и они превратились уже в воображаемую политическую общность.

Безусловно, консенсус — это иллюзия. А разногласия — это наша ценность.

Я обожаю говорить с людьми, с которыми у меня есть разногласия. Они стимулируют мою мысль.

И проблема, катастрофа нашего нынешнего состояния именно в том, что мы не хотим, не умеем говорить с нашими так называемыми врагами.

Я призываю собрать воедино сторонников и противников Трампа и заставить их говорить друг с другом.

У меня есть подобный опыт. Однажды я собрал вместе турок и армян, и встреча эта была очень успешной.

Когда люди начинают говорить о том, что для них по-настоящему важно, они понимают, что напротив них такие же люди и что можно найти общий язык. Проблема в том, что чаще всего мы говорим не о том.

Сегодня нередко можно услышать вопрос: какого вы вероисповедания? Это глупый вопрос. Любую религию можно истолковывать по-разному.

Вопрос должен звучать так: как вы применяете свою религию в повседневной жизни? Каков результат ваших верований?

И тогда вы становитесь человеком, тогда извечное столкновение религий полностью изменится.

Мне доводилось говорить с людьми, чья религия казалась мне в высшей степени странной, но в их личном поведении, в их способности к сочувствию и состраданию мне виделось много очень мне близкого, вне зависимости от того, как они представляли себе процесс создания мира.

Можно ли преодолеть бедность?

А.К: Еще одна фундаментальная проблема, которую вы затрагиваете в своих книгах, — проблема богатых и бедных. Вы говорите о ней как об извечном социальном зле.

Я цитирую: «Прогресс всегда порождает нищету, и все попытки искоренить нищету обречены на неудачу».

Поэтому вместо того, чтобы искать пути искоренить это зло, вы говорите, что бедные должны искать утешение в вещах нематериальных, духовных, а богатые — по примеру Эндрю Карнеги, которому вы посвящаете целую главу, должны заниматься благотворительностью.

И то, и другое — вполне благородные занятия, но они не решают проблему. Не пораженческую ли позицию вы занимаете?

Автор фото, AFP/Getty Images

Подпись к фото,

Известный американский филантроп Эндрю Карнеги — пример того, как богатый человек должен распоряжаться своими деньгами

Т.З.: Нет, я так не считаю. Я знаком с миллиардерами, и единственное чувство, которое они вызывают — это жалость. Во-первых, общаться и уж тем более дружить они могут только с другими миллиардерами. Они всегда обеспокоены тем, что кто-то может отнять их деньги.

Во-вторых, огромная проблема — их дети. Если детям давать все, что они просят или хотят, дети портятся. Быть миллиардером очень-очень трудно.

В то же время я встречал бедных людей, которым было свойственно такие просветление, покой и умиротворенность, которым могут позавидовать многие богатые.

У них нет искушений. Они не думают бесконечно о том, как бы им накопить денег, чтобы купить тот или иной предмет.

Я привожу пример бедной женщины в Индии, у которой не было денег, но которая посвятила жизнь помощи сиротам — 400 сирот благодаря ей смогли стать на ноги. И лучшими моментами в ее жизни, говорит она, были те, когда эти сироты обращались к ней «мама». В этом есть такая глубина, такое чувство…

Вы называете эту мою позицию пораженческой. Я, как историк, могу сказать, что бедные люди были всегда.

Мы можем поднять их доход вдвое — от одного доллара в день до двух долларов в день. От этого они не перестанут быть бедными. А когда у них появится три доллара в день, они захотят холодильник, автомобиль, просто появится намного больше вещей, которые они захотят покупать.

Это заставляет нас задаться вопросом «что такое настоящая бедность?».

Древние говорили, что бедный человек это тот, у которого нет семьи. Никто не может ему помочь. Бедный человек — одинокий человек. А одиночество, изоляция — одна из главных проблем нашего времени.

Люди знают очень мало других людей. Они не знают мир, боятся его. Я пишу о том, как преодолеть эту изоляцию. И касается это в равной степени и бедняков, и миллиардеров.

Когда я собираю людей для разговора, я поражаюсь тому чувству высвобождения, которое они испытывают в процессе и в результате таких разговоров.

Они выходят из своей раковины и видят что-то новое. А поход в магазин и трата там десятка, сотни или тысячи фунтов ни в коей мере не снижает вашей изоляции.

Познание мира мы заменяем покупкой мира. Бизнес состоит в покупке человеческого времени. Я тебе плачу, а ты даешь мне взамен часть своей жизни.

Я же хочу вернуть слову «бизнес» его исконное значение — busу-ness, то есть искусство быть занятым, размышление о том, как мне распорядиться своей жизнью.

Нет, эта позиция не пораженческая. Это поиск выхода из того поражения, в котором мы находимся. Мы боремся с бедностью испокон века. Давать немного денег неимущим это неплохо, но это не решит проблемы, это лишь закрепит ее.

Можно ли измерить счастье?

А.К:В чем же решение? Революции, как вы говорите, «редко достигают желаемого результата. Один деспотизм привходит на смену другому».

Что тогда может стать двигателем социального прогресса? Во всяком не случае не экономическое развитие?

Вы пишете, да и мы знаем, что, несмотря на все экономические успехи в Индии, например, число бедных там остается пугающе огромным.

Т.З.: Ну, это зависит от того, что вы понимаете под социальным прогрессом. С точки зрения экономической, социальный прогресс — это ВВП, доход на душу населения и тому подобное.

Но вы знаете прекрасно, что если мы начнем вглядываться в ситуацию пристально, то мы увидим, что положение человека с доходом в сто тысяч может оказаться ничуть не лучше того, кто живет намного скромнее.

Мне неоднократно приходилось слышать, что в Лондоне прожить на зарплату 200 тысяч фунтов в год «просто невозможно».

В то же время, если вас спросить, что главное для вас в жизни, то большинство людей ответят «семья и друзья».

Не автомобили или другие материальные ценности. А семья и человеческие отношения, люди, которые понимают меня и принимают меня со всеми моими недостатками.

Это редчайшая вещь в жизни. Есть тысячи экспертов, занимающихся расчетами человеческого счастья, но считают они, по-моему, совершенно не то.

Они просят вас определить степень вашего счастья: очень счастлив, просто счастлив, немного счастлив. Как вы знаете это? Как вы можете это знать?

Дмитрий Леонтьев: «Без ответственности свобода может оказаться бесполезной» — Новости

Лекция длилась более полутора часов. Дмитрий Леонтьев ссылался на работы Виктора Франкла и Эриха Фромма, приводил данные исследований Ролло Мэя и Рональда Инглхарта и даже цитировал Иосифа Бродского. С полной аудио- и видеоверсией выступления можно ознакомиться на сайте Ельцин Центра. Перед её началом Дмитрий Леонтьев дал для сайта интервью, в котором в сжатом виде рассказал о своих взглядах на смысл свободы и её соотношение с ответственностью.

– Что такое свобода в вашем представлении, и какова взаимосвязь общей свободы и свободы политической?

– В меньшей степени я бы собирался говорить о политической свободе просто потому, что в этой области менее компетентен. Но политическая свобода – часть общей свободы, а общая свобода – это, если совсем просто, наша способность контролировать нашу собственную жизнь. Древние давали ей такое определение – «власть над жизнью».

Говоря о свободе, невозможно не говорить об ответственности. Их соотношение очень чётко проявляется именно через психологический анализ. Есть данные, которые показывают, что они соединяются и образуют что-то единое на определённом этапе зрелости. Но изначально они друг от друга независимы, и поэтому возможны как примитивные формы ответственности без свободы, так и свободы без ответственности.

Пример в первом случае – это идеальный исполнитель, который принимает на себя ответственность за реализацию чужих, не им поставленных целей. И наоборот, свобода без ответственности – это импульсивная стратегия, когда человек непредсказуем не только для других, но и для себя самого, может метаться из стороны в сторону. При этом вот такая свобода оказывается не направленной ни на какую собственную цель и ни на какой собственный смысл.

Если резюмировать, свобода – это переживание того, что ничто другое не определяет мои действия, а ответственность – это переживание того, что я сам причина своих действий. То же самое имеет отношение и к политической свободе.

– Много ли в России свободных людей, как вы считаете?

– Вы знаете, это же не «или-или», не «да» или «нет», это некоторая степень. Можно быть свободным в большей или в меньшей степени. В механике и в математике есть понятие «степеней свободы», и есть такой интересный парадокс, который открыл наш выдающийся физиолог Николай Бернштейн: регуляция действия предполагает ограничение степеней свободы на разных уровнях.

К примеру, возьмём руку. Она может поворачиваться в самых разных измерениях и плоскостях. Но, чтобы сделать конкретное действие, скажем, взять этот стакан, я должен ограничить степень свободы моей руки, и задать ей очень конкретное и чёткое направление. Любое целенаправленное действие подразумевает ограничение степеней свободы. Но для этого эти степени свободы должны быть изначально представлены в ассортименте, чтобы я мог планировать осуществить это действие. Свобода сгорает в действии, она является тем топливом, которое необходимо для осуществления целенаправленных осмысленных действий.

– Можно ли назвать 90-е временем свободы?

– Думаю, да. Девяностые можно назвать временем свободы и дефицита ответственности, когда распались все внешние факторы, которые влияли на наше поведение. В восьмидесятые годы мы все были во многом ещё под влиянием советской системы, и в целом жизнь людей не предполагала выработку собственной ответственности, поскольку за всё отвечали государство и партия. В 90-е годы всё это рухнуло, и за исключением какого-то количества людей с внутренней, ими самими выработанной ответственностью, личная ответственность не была востребована. Главное, что происходило в девяностые и нулевые годы – постепенная выработка и становление механизмов личной ответственности. Этот момент кажется мне очень важным. Без ответственности свобода может оказаться бесполезной, и в какой-то степени даже деструктивной. Поэтому мой тост – за нашу и вашу ответственность.

– Вы были в Музее Ельцина. Что вам запомнилось, и как вы оцениваете музей?

– Мне это всё, конечно, очень понравилось. Совершенно прекрасно сделано, что для меня было большой неожиданностью. Запомнилось, как много людей по кусочкам читают Конституцию, это очень впечатлило. Сегодня мы оказываемся в той точке, когда это как-то особенно ярко воспринимается, и более символично, чем когда-либо.

– Вы можете порекомендовать какие-то действия, шаги, литературу, которая поможет человеку стать более свободным и более ответственным?

– Для широкой аудитории не так много написано на эту тему. Но рекомендую, прежде всего, книги Эриха Фромма и Виктора Франкла. Эти два совершенно замечательных мыслителя середины прошлого века, с одной стороны, очень оптимистичны, а с другой – очень конкретны и предметны. Они раскрыли очень много принципиально важных вещей, касающихся механизмов свободы.

Ещё я бы выделил книгу Кристиана Вельцеля «Рождение свободы», ученика и последователя Рональда Инглхарта, которая вышла несколько лет назад. К сожалению, эта книга не для широкой аудитории, но тем не менее, она сделала исключительно важную вещь, раскрыв универсальные механизмы эволюции свободы на базе огромного количества исследований и мониторинга в разных странах на протяжении десятилетий.

Исследования Вельцеля – это продолжение линии исследований Инглхарта, и посвящены они различным ценностям в обществах, их динамике, влиянию этих ценностей и изменений в их восприятии на происходящие в обществах процессы. Среди них выделяется отдельная категория, прямо связанная со значимостью свободы и со значимостью ответственности. Вельцель показывает, что во всём мире происходит движение в одном и том же направлении, хоть и с разной скоростью – постепенное увеличение спроса на ценности свободы.

Хоть различные страны и общества и находятся в разных точках, тем не менее, постепенное распространение эмансипативных и светских ценностей создаёт спрос на собственно свободы и на механизмы демократии. У Вельцеля замечательно показано, что пока не вызрела эта ценностная основа, бесполезно пытаться внедрять свободу – ничего не получится толком, если общество к этому ещё не готово. Но все общества движутся в этом направлении и рано или поздно становятся готовы. То, что происходило в Москве прошлым летом, очень хорошо вписывается в теорию Вельцеля. Эта теория и эти данные говорят о том, что всё будет хорошо.

Сочинение на тему Свобода. Что такое свобода

Свобода является многозначным словом. Трактовать его можно по-разному. Например, можно обозначить свободу как отсутствие запретов, неограниченность действий. Одним словом, делать все то, что захочешь.

Либо же, свобода заключается в возможности выбирать. Человек может выбрать самостоятельно, как ему поступить в той или иной ситуации.

Всем нам хочется быть свободными от чего-нибудь. В нашем современном мире основными понятиями являются Свобода выбора, Свобода слова.

Можно ли быть абсолютно свободным? Сотни лет назад, человек хотел, чтобы у него была возможность распоряжаться своей жизнью самому, у многих из них не было такой свободы. Тогда она ценилась превыше всего. Народ всегда хотел быть свободным, и для того, чтобы этого достичь люди отдавали свои жизни. Практически каждая война начиналась из-за того, что одни хотели жить в свободно мире, а другие стремились к власти.

Современному человеку повезло намного больше. Сейчас в нашем обществе люди даже не задумываются, что они свободны. У каждого современного человека есть свои права. Мы можем выбрать ту веру, которую захотим или же отправиться куда угодно. Но понятия абсолютной свободы все же нет.

А нужна ли полная свобода в нашем мире? Ведь тогда это понятие может стоять на одной ступени с беспорядком.  Ведь тогда человек будет выбирать пойти ему работать, чтобы прокормить себя и свою семью, либо можно ограбить кого-нибудь или что-нибудь своровать ради своих интересов. Ведь получается, что полная свобода не имеет никаких ограничений в действиях и поступках человека. Исходя из этого, выходит то, что, если человек захочет совершить преступление, в том числе убийство, он это сделает, ведь ему так захотелось.

Если говорить о свободе, то нужно упомянуть об одном немаловажном понятии, как Ответственность. Она огранивает свободу и позволяет отвечать за последовательность своего выбора. Каждый человек должен нести ответственность за свои действия. Иначе все мы жили б в мире хаоса и разных преступлений.

Исходя из всего этого следует, что полной свободы быть не может, на все есть свои ограничения. Если бы люди обладали абсолютной свободой, без всяких рамок, запретов и моральных норм, то безопасность всего общества находилась бы под угрозой.

Определение свободы всегда будет оставаться спорным вопросом. Человек не может обладать полной свободой, всегда рядом появляется такие понятия как «мораль», «закон», «наказание». Мы всегда будем натыкаться на рамки и ограничения.

Сочинение про Свободу

Свобода. О ней можно говорить много прекрасных слов. И о том, как невероятно почувствовать её на себе. Воздохнуть чистым воздухом, раскинуть плечи и, прикрыв глаза, ощутив, как тебя обдувает ветер.

С самых древних времён люди посвящали ей песни, ценили, как ничто другое. Считалось, что лучше умереть свободным человеком, чем попасть в плен захватчика. Ни один народ не желал преклонить колени, даже если обещали какое-то милостивое отношение к проигравшим. Снова и снова пытались люди сбросить оковы, в конце всё же добиваясь своего, неважно, какими усилиями. У наших предков всегда находились какие-нибудь препятствия к ней, мы боролись за неё веками, вгрызаясь в возможность поднять гордо свою голову и объявить себя свободными. Людьми, которые не преклоняться ни перед одним врагом.

Свобода духа, свобода воли, свобода мыслей – всё это так похоже, ведь объединяется в нечто огромное и значимое. То, чем живёт каждый из нас. А ведь мы все живём свободой.

Ни один человек не сможет всю жизнь прожить без толики простора – мы зачахнем как цветок, чей горшок умудрилась залить нерадивая хозяйка. Она нам жизненно необходима – в возможности думать самостоятельно и заключается наше сознание.

Существует множество легенд о прекрасных птицах и людях, что сажали их в клетку. Иногда они заканчивались хорошо – птиц отпускали на волю. Но в большинстве своём случалось так, что птицы просто погибали от каких-либо причин. Вернее, причина была всегда одна – отсутствие свободы. Сначала они замолкали, переставая радовать всех вокруг своим пением. Затем отказывались от еды, воды и, наконец, умирали.

Из всего этого следует, что свобода – это жизнь. Именно поэтому родителям стоит иногда задумываться о методах воспитания, дабы позволить своим детям проявить самостоятельность. Как-никак, они сами должны это понимать, прежде чем ограничивать ребёнка в чём-либо. Не спорю, иногда это даже необходимо, но нужно всегда объяснять – какова же причина такого ограничения?

Нет, я не говорю, что полная свобода – это хорошо. Иногда всё же стоит что-то запретить, дабы не начался хаос. Я говорю о разумной свободе. Той, что пленит наши сердца и дарует вкус жизни.

9 класс. 15.3 ОГЭ

Также читают:

Картинка к сочинению Свобода. Что такое свобода

Популярные сегодня темы

Определение свободы — Signature Theater

«Свобода — это свобода сказать, что два плюс два составляют четыре. Если это будет предоставлено, все остальное последует ».

— Джордж Оруэлл, 1984

Мы читаем о свободе, мечтаем о свободе, прославляем идею свободы, защищаем и надеемся на свободу, но что мы подразумеваем под «свободой»?

«Свобода» для многих значит многое. Свобода может означать возможность голосовать за определенные идеи или за людей, которые лучше всего представляют наши взгляды.Свобода может относиться к концепции свободы слова: способности свободно выражать личное мнение или точку зрения. Другие могут понимать свободу в финансовом контексте, когда люди стремятся освободиться от финансового долга, непогашенных кредитов и обременительных ссуд.

Но как выглядит настоящая свобода? Похоже ли это на бюллетень избирателя или выходца из тюрьмы? Видно ли это в возможности купить что-нибудь, что хочет человек, или в чем-либо кому-либо?

Свобода определяется Merriam Webster как качество или состояние свободы, например:

  • отсутствие необходимости, принуждения или ограничения в выборе или действии.
  • освобождение от рабства или от чужой власти.
  • смелость замысла или исполнения.
  • политическое право.

Свобода сложнее, чем возможность делать все, что мы хотим. Если зайти слишком далеко, такой подход приведет к опасной анархии — каждый сам за себя! Безусловно, свобода может означать право делать, думать, верить, говорить, поклоняться, собираться или действовать так, как ему заблагорассудится, но только до тех пор, пока ваш выбор не начнет ущемлять свободы другого человека.

Рассматривайте каждую из наших свобод как относящуюся к одной из двух категорий: «свободы от» и «свободы от». Об этом заявил президент Франклин Делано Рузвельт в своем послании о положении страны, произнесенном 6 января 1941 г .:

.

«Мы с нетерпением ждем мира, основанного на четырех основных свободах человека.

Первый — это свобода слова и выражения — во всем мире.

Второе — это свобода каждого человека поклоняться Богу по-своему — повсюду в мире.

Третье — это свобода от нужды — что в переводе на мировой язык означает экономическое понимание, которое обеспечит каждой нации здоровую мирную жизнь для ее жителей — повсюду в мире.

Четвертое — это свобода от страха , что в мировом масштабе означает сокращение вооружений во всем мире до такой степени и настолько основательно, что ни одна страна не будет в состоянии совершить акт физического воздействия. агрессия против любого соседа — в любой точке мира.

Это не видение далекого тысячелетия. Это определенная основа для мира, достижимого в наше время и в наше время ».

Президент Франклин Делано Рузвельт укрепляет положение Союза в 1941 году

В той же речи Рузвельт сказал:

«Нет ничего загадочного в основах здоровой и сильной демократии. Основные вещи, которые наши люди ожидают от своих политических и экономических систем, просты.Это:

  • Равные возможности для молодежи и других.
  • Работа для тех, кто умеет работать.
  • Безопасность для тех, кому это нужно.
  • Окончание особых привилегий для избранных.
  • Сохранение гражданских свобод для всех.
  • Использование плодов научного прогресса в более широком и постоянно повышающемся уровне жизни.

Это простые, элементарные вещи, которые нельзя упускать из виду в суматохе и невероятной сложности нашего современного мира. Сила наших экономических и политических систем зависит от того, в какой степени они оправдывают эти ожидания ».

Другими словами, если нация теряет свои свободы, свободы и возможности, нации больше не будет.

Обеспечение «свободы от страха» и «свободы от нужды» почти всегда включает коллективные организованные действия.Такой вид деятельности часто наиболее эффективно и действенно (хотя, надо признать, не идеально) осуществляет какой-либо руководящий орган. Если мы хотим жить в обществе, где свободы защищены и где гарантирована возможность пользоваться свободой, мы должны полагаться на ту или иную форму управления.

Цель раздела:
Учащиеся определят, что для них означает «свобода», и выразят признательность и понимание некоторых свобод и прав, предоставленных гражданам Соединенных Штатов.

Вопросы для обсуждения:

  • Что для вас означает «свобода»?
  • Какие свободы наиболее важны для вас? Если бы вам пришлось выбрать наиболее важную и наименее важную свободу, какими бы они были и почему?
  • Считаете ли вы, что определенные свободы, которыми вы должны пользоваться, каким-то образом ограничены? Как?

Цитаты / Дальнейшее изучение:
Речь «Четыре свободы»: https: //www.facinghistory.org / universal-декларация-права человека / четыре-свободы-речи
Определение свободы: https://www.merriam-webster.com/dictionary/freedom


Упражнение: что вы умеете?

Предметы: Английский, Театр, История

Цели:
Студенты смогут:

  • использовать примеры из своих знаний и опыта для поддержки основных идей своей устной презентации.
  • отличать собственные идеи от информации, созданной или обнаруженной другими.
  • способствует сотрудничеству с другими учениками как в классе, так и за его пределами.
  • лучше понимают свои права как гражданин США.

Расходные материалы: Бумага, ручки, карандаши, фломастеры, мелки

Подготовка:

  • Освободите место для класса, чтобы класс мог двигаться, ходить и физически творить.
  • Раздайте каждому карандаш / маркер / ручку и лист бумаги.
  • Предложите студентам написать собственное определение слова «свобода.«Попросите их поделиться своим определением с партнером.
  • После того, как они обсудят свои определения с партнером, предложите студентам перевернуть свои работы. У студентов теперь есть две минуты, чтобы написать или составить список всех прав, свобод и вещей, которые им разрешено делать как гражданам Соединенных Штатов. Две минуты, чтобы написать или нарисовать столько, сколько они могут придумать!
  • По завершении двух минут попросите учащихся зачитать перечисленные права и свободы.С каждым правом или свободой, которые они придумали, запишите каждое на отдельном листе бумаги (нет необходимости делать это с повторными ответами). Убедитесь, что каждое право или свобода понимаются учащимися хотя бы на базовом уровне. .
  • После того, как вы сделали промах для каждого права / свободы, разложите их все на столе, на полу или поперек доски. Ваше объяснение студентам может звучать примерно так: «Мы собираемся расположить их от наименее важных правых или свобод до наиболее важных, двигаясь слева направо.В этом почти наверняка возникнут разногласия, и все в порядке. Признайте это и двигайтесь дальше. Вот как это будет работать. Один из вас подойдет и переместит их в то, что вы считаете правильным порядком ранжирования. Как только этот человек завершит ранжирование, он сядет. Я прочту их порядок ранжирования. Если кто-то из вас не согласен, вы можете подойти и внести коррективы. Мы продолжим этот процесс, пока все не придем к согласию. Это может занять некоторое время ».
  • Примечание. В качестве альтернативы, если позволяет пространство и размер класса, вы можете попросить их всех работать над этим вместе одновременно.Вот как мы в Signature сделали это, когда выполняли упражнение, и оно сработало очень хорошо (в нашей группе было около 20 человек). Преимущество этого подхода в том, что он позволяет им обсуждать, о чем они думают, в процессе. Более открытое сотрудничество.

Обсуждение:
Что требуется для свободы или права на существование? Какое общество продвигает свободы? Какое общество может привести к ограничению прав и свобод?


Упражнение: так выглядит свобода

Предметы: Английский, Театр, История

Цели:
Учащиеся смогут:

  • продемонстрировать невербальные приемы, включая, помимо прочего, зрительный контакт, мимику, жесты и стойку.
  • следите за зрительным контактом с аудиторией, регулируйте громкость, тон и скорость, обращайте внимание на позы и жесты, используйте естественный тон.
  • оценить влияние презентаций, в том числе эффективность вербальных и невербальных приемов, с помощью рубрики или контрольного списка.

Расходные материалы: Бумага, карандаш / ручка / маркер или белая / меловая доска, маркер / мел для белой доски

Настройка:

  • Это эффективное продолжение темы «Что вы можете сделать?» Если вы еще не выполняли это упражнение, начните с того, что попросите учащихся вместе в классе составить список всех прав, свобод и вещей, которые им разрешено делать как гражданам Соединенных Штатов.
  • Студенты разделены на группы от четырех до пяти человек в каждой. Каждой группе назначается одна из различных свобод, которые вошли в список (сделанный в этом упражнении или в предыдущем), который был создан как коллектив. Каждой группе дается не менее 10 минут на создание двух замороженных изображений (таблиц) со своими телами. Одна картина должна показывать общество, практикующее назначенную свободу, а вторая — общество, которое лишено назначенной свободы.
  • Советы для успеха: В каждом изображении должен быть каждый.Если они не люди, они могут быть предметом, животным и т. Д. Учащиеся должны использовать уровни и интервалы, чтобы показать отношения и силу.
  • Как только группы будут готовы к представлению, вызовите половину групп, распределите по комнате так, чтобы ни одна группа не находилась слишком близко к другой группе. Объясните, что все они сначала представят свою картину общества без предоставленной свободы. Вы будете считать от пяти до одного, при этом представленные группы замерзнут, как только вы нажмете одну. Затем остальные ученики пройдут по музею в своем собственном темпе, рассматривая каждую картину, как если бы они были статуями в музее.Им следует искать, какой свободы кажется каждой группе. Осмотрев весь музей, студенты должны вернуться на свои места. После того, как все осмотрели музей и вернулись на свои места, пригласите представляющие группы отдохнуть.
  • Быстро обсудите, каких свобод им не хватало в каждой групповой презентации. Не позволяйте представителям групп рассказывать о закрепленных за ними свободах.
  • Представляющие группы теперь возвращаются на свои места и представляют свой альтернативный образ, образ обществ, практикующих предоставленные права.Повторите прогулку по музею и завершите обсуждение того, что представляли собой каждое из представленных прав (теперь группы могут рассказать, чем они были и каковы были их намерения).
  • Повторите процесс с другой половиной класса.

Обсуждение:

  • Как вам свобода кажется? Какие образы, которые вы наблюдали, особенно убедительно представляли свободу?
  • Приходили ли вы в своей жизни видеть или испытывать какие-либо случаи, которые представляют свободу или отсутствие свободы? Где? Каков был контекст того момента свободы или ее отсутствия?

Что такое свобода? | Живая наука

Свобода — это сила или право действовать, говорить или думать так, как хочется, без препятствий или ограничений, а также отсутствие деспотического правительства.

Вот свободы, гарантированные Первой поправкой к Конституции Соединенных Штатов: «Конгресс не должен принимать никаких законов, касающихся установления религии или запрещающих свободное исповедание религии; или ограничение свободы слова или печати; или право народа на мирные собрания и ходатайство перед правительством о возмещении жалоб ».

Американский флаг высоко развевается. (Изображение предоставлено: © Rael Daruszka Dreamstime.com)

Свобода прессы запрещает правительству вмешиваться в печать и распространение информации или мнений.Он может быть ограничен законами о клевете и авторском праве и не включает сбор новостей.

Свобода собраний , иногда используемая как синоним свободы ассоциации, — это индивидуальное право собираться вместе и коллективно выражать, продвигать, преследовать и защищать общие интересы. Право на свободу ассоциации признано правом человека, политической свободой и гражданской свободой. Эта свобода может быть ограничена законами, защищающими общественную безопасность.

Свобода выражения мнения включает свободу слова, печати, ассоциации, собраний и петиций.Эта свобода не распространяется на выражения, которые порочат, вызывают панику, создают неприличные слова, подстрекают людей к преступлению, подстрекают к мятежу или являются непристойными.

Свобода слова — это право людей выражать свое мнение публично без государственного вмешательства. Право не распространяется на разжигание ненависти, рекламу, детскую порнографию и некоторые другие случаи.

Свобода религии — это свобода человека или сообщества, публично или в частном порядке, исповедовать религию или убеждения в обучении, отправлении религиозных обрядов, отправлении религиозных обрядов и соблюдении норм.Это право распространяется на любые религиозные убеждения, но не на все виды религиозной деятельности (например, на те, которые связаны с нарушением других законов).

Связанные :

Что для вас свобода? «Спецпроекты

Члены сообщества округа Кларк описывают, как американский идеал был оспорен, изменен и подтвержден

В этот самый необычный год День Независимости тоже другой.

Праздник, завернутый в красно-бело-синюю овсянку, посвящен подписанию Декларации независимости.Но 2020 год, как никакой другой последний год, испытал концепции свободы и ответственности. Эти темы проходят через истории как пандемии коронавируса, так и борьбы с системным расизмом.

Мы связались с группой членов сообщества и спросили их, что для них означает свобода и как их восприятие было оспорено, изменено или подтверждено.

Что означает для вас свобода в этот уникальный момент истории?

— Крейг Браун, колумбийский редактор

Увеличить

Дрю Холли из Риджфилда — содиректор и продюсер документального фильма «Солдаты Буффало на северо-западе Тихого океана.”

Алиша Ючевич / Колумбийские файлы

Дрю Холли

Сорежиссер и продюсер документального фильма
«Солдаты Буффало Северо-Запада Тихого океана»

Свобода для меня — это возможность пойти утром на пробежку, или взять своих дочерей на прогулку, или поехать в магазин, не беспокоясь о том, что меня преследует какой-нибудь полицейский или расист, который меня не знает или не может идентифицировать со мной, потому что мы разные.

Свобода — это право отличаться от других.

Как черный человек, живущий в сельской части округа Кларк, я каждый день проезжаю мимо флага конфедерации, и мне напоминают о том, что я недооцениваю свою свободу.

Является ли свобода страхом жить в тени чьей-то ненависти? Преследуется ли чувство свободы теми, кто цепляется за прошлое, которое держало в рабстве людей, похожих на меня? Свобода — это ощущение, что полиция нацелена на мой цвет кожи? Свобода — это президент, который говорит, что сторонники превосходства белой расы тоже хорошие люди? Америка была основана на лжи о том, что все люди созданы равными.

Больше, чем какая-либо другая раса, именно черные люди изо всех сил пытались превратить эту ложь в правду, хотя наша страна сейчас довольно далека от этого. За нее труднее всего борются люди, у которых нет свободы.

Тем не менее, я надеюсь, что если мы узнаем наших соседей, которые отличаются от нас, мы сначала увидим их как людей.

Хотя моя культура и одежда могут отличаться от вашей, я отец, муж и человек.

Но вы должны знать, что у меня День Независимости 19 июня.

Увеличить

Джейми Спинелли — социальный работник в Community Services Northwest.

Алиша Ючевич / Колумбийские файлы

Джейми Спинелли

Защитник бездомных и поддержка со стороны сверстников в CVAB (Community Voices Are Born)

В детстве я узнал, что Америка — самое свободное место на Земле.Кто угодно мог быть тем, кем хотел, и возможности были безграничны, если бы я приложил усилия. Я узнал, что наша свобода слова, религии и так далее распространяется на всех.

В юности я был тронут до слез, читая стихотворение Эммы Лазарус «Новый Колосс» во время посещения Статуи Свободы: «Отдай мне твою усталую, твою бедную / Твои сбившиеся в кучу массы, жаждущие вздохнуть свободно / Жалкие отбросы твоего бурлящий берег. / Пошлите этих, бомжей, бушующих ко мне… ».

Я гордился Америкой.Мне повезло жить в месте, которое ценит и воплощает в себе такие качества, как сострадание, сочувствие и принятие, и заботится о его людях, одновременно приветствуя других.

Снова быть молодым, да? Сегодня я не вижу, чтобы мы заботились о наших усталых, бедных и бездомных. Фактически, я наблюдаю, как незащищенных людей пасут, как скот, из одного квартала в другой по просьбе тех, у кого есть деньги, собственность, власть или влияние. Кажется, что свободой пользуются только те, кто может за нее заплатить. Если кто-то должен попросить разрешения делать то, что необходимо для выживания — есть, спать, пользоваться туалетом, — они не бесплатны.Сосредоточение внимания на наших личных свободах, автономии и качестве жизни сделало нас злыми, заслуженными, напуганными, жадными, подавленными и зависимыми. Мы сами причинили себе страдания из-за того, что больше не заботимся друг о друге. Мы не обретем истинной свободы, пока свобода других не перестанет угрожать нашей собственной.

Увеличить

Ларри Дж.Смит — бывший член городского совета Ванкувера.

Колумбийские файлы

Ларри Дж. Смит

Полковник армии США в отставке, бывший член городского совета Ванкувера
и первый гражданин округа Кларк 2017

Когда я был маленьким мальчиком, я узнал значение нашего Четвертого июля и Декларации независимости от моего отца, кадрового морского офицера, и через участие в Cub Scouts.

Свобода для меня, как и для многих других людей в нашей стране, — это демократия, права, свобода, возможности и равенство. Более того, речь идет о возможности процветания и успеха, а также о повышении мобильности семьи и детей, достигнутых благодаря упорному труду и приверженности. Мой отец, продукт Великой депрессии и Второй мировой войны, подчеркивал важность того, чтобы вам ничего не уделялось; вам нужно много работать, чтобы добиться успеха. Таким образом, наша страна входит в число самых свободных наций на земле; наши граждане пользуются огромной свободой благодаря тому, как наше правительство было создано основателями.Демократия — это такое правительство, при котором люди могут выбирать наших лидеров. Я последовал за своим отцом и сделал карьеру в армии США.

Декларация независимости гласит, что мы «наделены нашим Создателем определенными неотъемлемыми правами, включая право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Афроамериканцы и женщины тогда не считались равными. Наша Конституция и поправки касаются равенства и справедливости, но многое еще предстоит сделать — особенно в нашей правовой системе — для того, чтобы привести всю Америку, особенно афроамериканцев, к равным условиям игры.Я надеюсь.

Увеличить

Сьюзан Расмуссен дает показания перед выборными должностными лицами округа в 2016 году.

Колумбийские файлы

Сьюзан Расмуссен

Житель Ла-Центра и президент округа Кларк Ситизенс Юнайтед

Поскольку я вырос в семье военного, я знаю, на какие жертвы идут бесчисленные мужчины, женщины и их семьи.Спасибо всем, кто служит и защищал наши свободы в этой сложной стране, которую мы называем своим домом. Дай бог и защити всех наших активных военных и ветеранов!

Идеальная свобода — это способность выбирать и нести ответственность за то, как человек чувствует, действует, реагирует и живет своей жизнью. Как американцы, мы подтверждаем свои свободы, когда приветствуем флаг, поем наш гимн, голосуем и присоединяемся к другим в праздновании рождения Америки 4 июля 1776 года. Декларация независимости определяет нас как свободных американцев с неотъемлемыми правами на жизнь, свободу и стремление к счастью, причем эти права обеспечиваются правительством, которое получает свои полномочия с согласия управляемых.

Конституция отражает наш дух идеальной свободы. Первая поправка дает нам возможность выражать то, во что мы верим, на равных основаниях. Объединение граждан округа Кларк регулярно осуществляет это право с каждым свидетельством, представленным в открытом доступе. Советники графства недавно собрали переполненный зал для слушаний, полный мирных наездников, выражающих свою озабоченность по поводу посягательств на их идеальные свободы.

американца показали, что мы готовы пойти на все, чтобы защитить свои свободы и выразить свои убеждения.Наша Америка находится в стадии разработки и всегда движется к более идеальному и совершенному союзу.

Увеличить

Эванс Кааме, специалист по политологии, является президентом старшего класса колледжа Кларка 2020 года.

Алиша Джучевич / The Columbian

Эванс Кааме

2020 Выпускник колледжа Кларка

Американский идеал свободы должен зависеть от возможностей, которые были созданы для выравнивания игрового поля, чтобы каждый человек мог полностью раскрыть свой потенциал.

С тех пор, как я приехал в Соединенные Штаты из Кении в августе 2018 года, я вырос интеллектуально и социально, эффективно используя возможности, которые у меня были.Если говорить об интеллектуальном росте, то система образования в США находится на уровне мировых стандартов. Меня поразила программа Вашингтона Running Start, которая позволяет старшеклассникам проходить курсы колледжа для получения степени младшего специалиста. Такой возможности нет в Кении, где я получил среднее образование.

Хотя я перехожу в Университет штата Вашингтон, колледж Кларка — мой дом; Я построил прочные дружеские отношения, которыми буду всегда дорожить. Во время учебы в колледже Кларка я имел честь служить студентам в качестве президента студенческого самоуправления.В этом качестве я имел честь встретиться с уважаемыми людьми, которые занимаются политикой и экономическим развитием.

Основываясь на своем опыте, я бы сказал, что это то, на что похож американский идеал свободы: вам предоставляется возможность стать тем, кем вы хотите быть. И на этом не заканчивается, жизнь как лук, каждый кусочек чистишь — свежий и полезный. Используйте каждую деталь и продолжайте расти.

Увеличить

Аннет Неттлс — пастор организации «Крестное служение» в Вашугале.

Предоставлено фото

Аннетт Крапива

Старший пастор, «Любовь через крестное служение» в Вашугале

Я считаю, что идеальная американская свобода — это когда о человечестве судят не по цвету нашей кожи, а по нашему характеру.

Американская свобода — это когда люди имеют право делать выбор без предубеждений.Когда люди имеют равный доступ к жилью, пище, образованию, занятости и здравоохранению — права предоставляются на основе заслуг человека как человека и без осуждения.

Достигает ли Америка этого сейчас? Нет. Однако я считаю, что наша страна начала путь к этому.

Движение Black Lives Matter, которое было возрождено трагической смертью Джорджа Флойда, охватывает нашу страну и мир. «Черная жизнь имеет значение» — это действительно сообщение человечеству о том, что равенство улучшает жизнь всех.Несправедливость по отношению к одному — это несправедливость по отношению ко всем. Единство может способствовать переменам. Любовь побеждает ненависть. И уважение ко всем решает эти вопросы.

Я так горжусь своими братьями и сестрами, которые мирно демонстрируют идею о том, что все жизни имеют значение. Равенство, справедливость, единство, любовь и уважение ко всем должны присутствовать сегодня — и должны существовать для всех будущих поколений.

Когда мы достигнем этого уровня равенства, справедливости, единства, любви и уважения, мы обретем свободу.

Увеличить

Рой Шимелпфениг — житель Вудленда.

Предоставлено фото

Рой Шимельпфениг

Житель Вудленда и частый писатель из Колумбии

Наши отцы-основатели выбрали непревзойденную «структуру правления», основанную на свободе.

Наша свободная воля — все. Меня еще не отправили в лагерь для интернированных за то, что я исповедую христианство.Мне нравятся мои Первая и Вторая поправки вместе с правительством «Мы, народ».

Однако в последнее время анархистам разрешено править. Политики, как левые, так и правые, просто стоят и смотрят, как эти радикалы разрушают историю, грабят и сжигают бизнес.

У всех нас есть грех. Но для того, чтобы все это работало на благо человечества, мы также должны обладать прощением и немного любви.

Я всегда буду стоять за флаг своей страны и всегда преклонять колени перед Богом.

Я благодарен всем нашим военным и правоохранительным органам за то, что они встали на путь причинения вреда, чтобы мы могли отпраздновать нашу независимость от тирании.Я молюсь, чтобы это не было последним.

Увеличить

Диана Авалос-Леос была названа первым гражданином округа Кларк в 2020-2021 годах.

Предоставлено фото

Диана Авалос-Леос

Первый гражданин округа Кларк 2020-21

Американский идеал свободы — это возможность свободно говорить без преследований, иметь возможность выражать себя, жить и любить свободно и без страха.Но как женщине с коричневой кожей мне говорят, что я должна поддерживать определенные движения. Мне сказали, что я должен голосовать определенным образом. Но как американец я знаю, что у меня есть свобода говорить, что я хочу, верить в то, что я выбираю, и голосовать за кого и за все, что я считаю лучшим.

Сегодня мы не делаем хорошей работы по борьбе за американский идеал или по его передаче. В некотором смысле кажется, что в наши дни свобода теряется. Может показаться, что свободе в Америке угрожает опасность, но на самом деле свобода движется.Возникновение движений, призывающих к фундаментальным изменениям в судебной, политической и экономической системах, праву на медицинское обслуживание, безопасное доступное жилье, чистый воздух и воду, самовыражение и достоинство, демонстрируют американский идеал свободы.

Увеличить

Игорь Шахман — исполнительный директор Ванкуверского симфонического оркестра.

Колумбийские файлы

Игорь Шахман

Исполнительный директор Ванкуверского симфонического оркестра

Когда я размышляю над идеей свободы, меня переполняет благодарность за возможности, которые мне даровались в моей жизни. Я родился в Украине, и мне посчастливилось познакомиться с различными культурами и обычаями, проводя время в разных частях света.

В эти беспрецедентные, сложные времена большой неопределенности, страха и беспокойства я не могу не думать, что прекрасные концепции, составляющие американский идеал свободы — свобода, равенство, возможности и права человека — сейчас более актуальны, чем когда-либо прежде. в мировом масштабе. Разве не было бы удивительно, если бы люди во всем мире могли оставить в стороне свои различия и работать вместе, чтобы сделать мир лучше для всех, независимо от географического положения, политической принадлежности или социально-экономических обстоятельств?

Мне посчастливилось воочию стать свидетелем падения «железного занавеса», разрушения Берлинской стены и окончания холодной войны.Это был невероятный опыт — увидеть, как люди со всего мира объединяются, чтобы общаться и сотрудничать, несмотря на то, что они говорят на разных языках и имеют разное происхождение. Когда границы открылись, была высвобождена чрезвычайно мощная сила творчества и сотрудничества, которая позволила людям объединить усилия в научных, культурных и художественных усилиях.

Я надеюсь, что после нынешних трагических и сложных событий мы все сможем объединить наши усилия и вместе найти путь к лучшему и светлому будущему.

Увеличить

Эрика Эрланд — жительница центра Ванкувера.

Предоставлено фото

Эрика Эрланд

Живут в законном браке со своей женой в центре Ванкувера

Для меня, в самый разгар этого дезориентирующего момента в истории нашей страны, свобода — это чувствовать облегчение и покой от того, что не нужно просить свободы, которой другие свободно пользуются.

В 2012 году мы с моей теперь женой стучали в двери и умоляли незнакомцев заполнить пузырь в бюллетене для голосования, который позволил бы нам вступить в законный брак. Это сработало, и в 2013 году мы стали законной семьей в нашем штате. Два года спустя Верховный суд отменил Закон о защите брака, и в одно мгновение мы вступили в законный брак по всей стране. Все потому, что Эди Виндзор обратилась в суд высшей инстанции с просьбой о равном обращении в соответствии с федеральным законом — о свободе.

Однако сегодня гораздо больше людей в моем мире искренне и серьезно задают вопрос: о чем другие в Америке должны СПРОСИТЬ, что я всегда получал? Это безопасность — дышать? Возможность — учиться или работать? Или благодать, чтобы получить преимущество сомнения? Что я считаю само собой разумеющимся, о чем все еще просят?

И я надеюсь, потому что всем нам, свободным процветать в Америке, придется осознать, что такое эта свобода.Слушать, когда черные, коричневые и ЛГБТ-американцы умоляют жить достойно. Для доступа к медицинскому обслуживанию. Для безопасных условий труда.

И затем вместе бороться за то, чтобы все чувствовали эти основные свободы. Без вопросов.

Что такое свобода? : Искусство несоответствия

Жизнь

Для меня все началось с понятия свободы — способности определять свой распорядок дня и общее направление жизни.

Меня очень мотивировала возможность решить для себя.Нормальная работа не подходила под эти параметры, поэтому я делал все, что мог, чтобы создать себе работу и благополучие.

Но это было рано.

Свобода по-прежнему очень важна для меня. Я откажусь от любой коммерческой сделки или выбора карьеры, которые ограничивают мой выбор или ограничивают будущие решения таким образом, который мне кажется неправильным.

Но что изменилось, так это определение свободы. С самого начала я узнал, что я не просто хотел свободы ради свободы — я хотел, чтобы что-то с этим сделала, .Я хотел создавать вещи, бросать себе вызов и ценить рост и обучение.

Из работы, которую я проделал за последние несколько лет, я понял, что не одинок в этом стремлении к творческой независимости. Больше всего на свете большинство людей, которых привлекают идеи этого блога, хотят собственной свободы. Они хотят иметь возможность делать свой собственный выбор и определять, как они проживают свою жизнь. Во многих случаях они предпочитают ценить эту свободу больше, чем деньги, материальное имущество или даже предполагаемую безопасность традиционной карьеры.

Стремление к свободе — вот что уводит кого-то из комфортной жизни в неопределенную, но гораздо более полноценную. Но существует ли слишком много свободы?

Если вы раньше не знали свободы, это захватывающее открытие. Вы просыпаетесь и блуждаетесь днем ​​без обязательств или ожиданий. Вы можете выбрать свое собственное приключение, а если вам не нравится утреннее приключение, вы можете выбрать другое днем.

Однако через некоторое время эта свобода сама по себе может казаться удушающей.Целый день открыт для тебя … и тебе скучно.

Это как есть торт. Один кусок торта — это хорошо, но съесть весь торт сразу или заказать его каждое утро? Нет, спасибо.

Я думаю, что большинство из нас хочет свободы творить, делать что-то значимое. Свобода, которой мы достигаем, позволяет нам переходить на более высокие планы миссии и цели.

Итак, если вы пытаетесь создать для себя больше свободы, я думаю, будет хорошо спросить… что произойдет, когда вы ее получите? Что будет дальше?

Что касается меня, когда у меня нет ничего, кроме времени, я начинаю нервничать.Я хочу свободы с целью, проектом, видением, к которому нужно стремиться.

Свобода — это возможность выбирать свое будущее, но выбирать мы должны.

Как вы думаете, что для вас означает свобода?

Не стесняйтесь делиться своим ответом в комментариях.

###

* Мы ищем отличные истории для продолжения «Стартапа за 100 долларов». Следующая книга будет посвящена квестам и большим приключениям. Вы можете помочь?

Изображение: Tal Bright

Теги: творчество, свобода, смысл, несоответствие

Подпишитесь сейчас, и вы будете получать лучшие сообщения всех времен.

Дети отвечают на вопрос в сочинении: Что для меня означает свобода?

Кэти Рокенбродт, 5-й класс миссис Берг

«Мы считаем эти истины самоочевидными; что все люди созданы равными, что они наделены своим Создателем определенными неотъемлемыми правами, среди которых есть жизнь, свобода и стремление к счастью». Это взято из Декларации независимости и написано отважными людьми, создавшими нашу страну 231 год назад.Они считали, что за свободу стоит бороться и умереть.

Я думаю обо всех войнах, которые наша страна вела и продолжает сражаться, поэтому мы можем получить чудесный дар свободы. Было много храбрых женщин и мужчин, которые рисковали своей жизнью, чтобы мы могли жить так, как хотим, в Соединенных Штатах. Сегодня у нас все еще есть женщины и мужчины, борющиеся за нашу свободу.

Некоторые из моих родственников участвовали в разных войнах. Мой двоюродный дедушка Мел, мой дед и двоюродный брат моей мамы Ли боролись, чтобы защитить нашу великую страну, зная, что их могут убить.

Свобода означает возможность голосовать за того, кого вы хотите занять в должности, свобода прессы, свобода религии, право на справедливое судебное разбирательство и многие другие свободы, которые мы считаем само собой разумеющимися.

Американцы храбро сражались за свободу, которой мы так наслаждаемся, и многие из них погибли. Наши ветераны боролись за то, чтобы наша страна оставалась свободной, и мы все должны быть за это благодарны.Я рад, что мы чествуем наших ветеранов, и горжусь тем, что я американец!

Хэдли Болин, пятый класс миссис Финн

Что для меня значит свобода? Свобода означает право делать и говорить то, что вам нравится. Так словарь объясняет свободу. Папа Иоанн Павел II сказал: «Каждое поколение американцев должно знать, что свобода заключается не в том, чтобы делать то, что нам нравится, а в том, чтобы иметь право делать то, что мы должны».

Я считаю, что свобода — это удивительно, потому что в 11 лет я могу получить образование, научиться играть на валторне и научиться петь в хоре.

Круглосуточно, семь дней в неделю, у нас есть полиция, врачи, пожарные и женщины, которые могут помочь нам, когда нам это нужно. Мне не нужно беспокоиться о войне в Вадене.

У нас есть солдаты, сражающиеся за нашу свободу. Их смелость позволяет мне думать о вещах, которыми я бы хотел заниматься, например, заботиться о своих ягнятах, кошках, собаках, читать или рисовать. Вот что значит для меня свобода.

Ариэль Ронненберг, пятый класс мистера Си

Свобода означает для меня не то, что судят по тому, что я делаю и что говорю.Также хочу сказать спасибо ветеранам, которые боролись за мою свободу.

Для меня свободы достаточно, чтобы сделать меня счастливым, потому что у многих людей в других странах нет свободы, которую мы считаем само собой разумеющейся. Думаю, если бы люди осознали, насколько им повезло, они бы больше уважали ветеранов и больше их поддерживали. Так что подумайте на мгновение, вам не повезло или вы просто плохо себя чувствуете, подумайте о детях и взрослых, у которых нет свободы.

Так что поддерживайте ветеранов, которые рисковали своей жизнью и каждый день боролись за вашу свободу.

Лекси Толлефсон, шестиклассница мистера Ферриса

Для меня свобода означает право выбора. Я могу выбирать своих друзей, свои действия, свою жизнь.

Я могу решить, кем я хочу быть, когда вырасту, или где я, возможно, захочу жить. Если бы все эти храбрые мужчины и женщины не сражались за нас на войне, кто знает, где бы Америка была сегодня.

Свобода — это то, что многие люди считают само собой разумеющимся, даже я. В некоторых странах люди мечтают о свободе. Они тоже этого хотят.

Вот почему мы должны поблагодарить всех храбрых мужчин и женщин, которые рисковали своими жизнями и потеряли свои жизни, потому что без них свобода была бы только мечтой для нас, а не реальностью, которой она является сегодня. Так что спасибо всем, кто видел войну. Благодаря тебе у меня есть свобода, у моей семьи есть свобода, и у страны есть свобода.

Остин Хендершот, шестой класс миссис Фридрих

Знаете ли вы, что для меня значит свобода? Это означает, что я могу делать в своей стране все, что хочу, потому что ветераны боролись за мою свободу и независимость в Войне за независимость.

Из-за них мы живем в свободной стране. Мы можем выбирать, где мы хотим изучать нашу религию. Мы можем выразить свои чувства и не попасть в беду.Если бы у нас не было этих свобод, какой бы, по вашему мнению, была бы Америка? Что, если бы у нас не было храбрых людей, которые сражались бы за нас, как в Первой и Второй мировых войнах? Вероятно, половина нашего населения будет уничтожена.

Это означает, что многие семьи будут бояться покидать свои дома, если они пострадают или даже погибнут. Каждую ночь мы лежали без сна, гадая, будет ли это наша последняя ночь. Однако нам не о чем беспокоиться. У нас есть войска, сражающиеся за нас в этот самый момент в Ираке.Если бы кто-то сказал: «Кого волнует свобода», что бы вы сказали? Вы бы пошли вместе с этим человеком, или вы бы встали над толпой и сказали бы: «Я забочусь о свободе, из-за свободы мы можем делать то, что хотим, каждый день, живя свободно, без забот». Подумай об этом. Свобода — это особый дар в нашей стране, который есть не во многих странах. Нам повезло, что мы свободны. Спасибо всем ветеранам и воинам, которые принесли самые большие жертвы. Америка действительно является страной свободных.

Михаэла Лемкуль, г-н.6 класс Галланта

За что мы боролись в Корее? Или мировые войны? Чего стоят жизни и конечности, потерянные в этих войнах? Что отличает США от других стран, так привлекающих людей из других стран, что они приезжают миллионами? Почему мы выбираем, как жить в отличие от других стран? Ответ — свобода.

Свобода — это способность делать выбор и выполнять его, пока они не показывают несправедливых, ненужных или необоснованных ограничений свободы других.Без свободы не было бы дневных и вечерних мероприятий. В других странах религия не поощряется или даже запрещается, поэтому свобода вероисповедания отсутствует или ограничена. Есть также свобода собраний, печати, слова и экономическая свобода, которая позволяет получать прибыль от земли в Америке. Поскольку у нас есть свобода, мы можем свободно говорить и не быть наказанными.

Пассажиры рейса 93, разбившегося 11 сентября, являются примером смысла свободы.Отважные американцы из рейса 93 и другие жертвы событий 9-11 заплатили за свободу высшую цену, поэтому мы должны выразить им уважение и благодарность. Истинная свобода означает не только получение, но и отдачу, и цена высока.

Раса, пол или физические ограничения человека не имеют значения, потому что мы все равны, поэтому мы получаем одинаковую свободу. Иногда мы принимаем свободу как должное и не думаем обо всех мелочах, которыми мы можем наслаждаться, потому что мы свободны.Когда вы останавливаетесь и думаете о том, какой была бы жизнь без этого, вы очень благодарны за то, что живете здесь и получаете обещанную свободу. Вот что для меня значит свобода.

Что для вас значит свобода?

Свобода — сильное слово. Для некоторых это означает независимость. Для других это означает способность действовать и говорить свободно — или идти, куда они хотят.

В Software AG мы определяем свободу в отношении наших клиентов. Наши клиенты доверяют нам свободу выбора технологий, интеграции и внедрения инноваций.

Сегодня перед предприятиями стоят огромные задачи; их данные, процессы, приложения и т. д. застревают в разрозненных хранилищах компании или в разных базах данных. Интеграция — это огромная проблема, и она становится только больше из-за Интернета вещей, API, B2B, мобильных устройств и роста облачных технологий.

Мы предлагаем им свободу решать эти проблемы. Мы интегрируем их процессы, данные, устройства и приложения. Интеграция — это возможность для них дифференцироваться за счет гибкости, эффективности и инноваций или избежать дезинтермедиации.

Мы подключаем их к устройствам Интернета вещей, чтобы увеличить объем их данных. Мы позволяем им получать ценную информацию в режиме реального времени с помощью потоковой аналитики, периферийной аналитики и машинного обучения. Мы предоставляем им возможности самостоятельной аналитики, поэтому им не нужно нанимать кучу специалистов по данным. Затем они могут фиксировать бизнес-события по мере их возникновения и превращать бизнес-данные в информацию — и действовать в соответствии с этими данными. Это понимание бизнес-ситуации в реальном времени.

Мы предлагаем им полную автономию и мобильность, полную прозрачность с нулевыми ограничениями — включая локальные, облачные и периферийные.Это настоящая свобода.

Почему для нас так важна свобода?

Первый , это то, что хотят клиенты — чтобы наше программное обеспечение было интегрировано со всем и всеми. Свободно.

Второй — это то, чего хотят наши партнеры. Им нужна свобода доверять альянсам, которые не будут угрожать их существующим продуктам и услугам.

Третий , для нашей команды свобода означает беспрепятственное сотрудничество в рамках всей организации — никаких препятствий или опасностей.Это означает свободу экспериментировать в рамках своих ролей и право брать на себя ответственность. Тогда мы сможем реализовать и передать эти знания и опыт нашим клиентам.

Сегодня для Software AG свобода также означает Helix, наш многолетний путь к устойчивой прибыльности и росту. И часть этого пути — предоставить вам всю эту свободу как услугу с моделями подписки, которые предлагают гибкую оплату.

Это больше, чем «Программное обеспечение как услуга».

Это свобода как услуга.

Посмотрите, что мы имеем в виду, посмотрев видео ниже. Буть свободен!

Свобода и человек


Питер Августин Лоулер
И Ричард Райнш

Осень 2014 г.

Для сторонников свободы начало 21 века было непростым временем.Мы живем в период быстрых и, возможно, беспрецедентных социальных и экономических изменений, и наши устоявшиеся взгляды на общественные вопросы не служат нам хорошо. Восстановление баланса потребует от нас открыть глаза на одновременно тревожные и обнадеживающие тенденции. Но, возможно, более того, мы оба необходимы и имеем возможность заново задуматься о том, кем мы являемся как свободные и общительные личности. Мы можем и должны более глубоко задуматься о содержании полностью человеческой жизни, поскольку знание того, кто мы есть, является незаменимой прелюдией к выяснению того, что делать для сохранения личной и политической свободы в будущем.

Некоторые из наших наиболее известных нам политических и интеллектуальных категорий, адаптированные к дебатам 20-го века, теперь заставляют нас впадать в простодушный индивидуализм, в который мы действительно не можем поверить. Например, слишком много консерваторов упорствуют в устаревшем различии между индивидуальной свободой и коллективизмом. Эта нереалистичная бифуркация помогла дискредитировать коммунистическое или фашистское превращение отдельного человека в не что иное, как расходный винтик в машине, заткнувшуюся в погоне за каким-то славным раем в конце Истории.Но сегодня это различие слишком часто приводит к тому, что к той же отталкивающей категории относят любое понимание человека как относительной части большего целого — страны, семьи, церкви или даже природы. Таким образом, консерваторы отвергают то, что исследователи человечества от Аристотеля до современных эволюционных психологов знают как истину: что мы, социальные животные, инстинктивно «запрограммированы» на поиск смысла в служении личным целям, большим, чем мы сами, и что примирение свободы с личной значимостью является возможно только в контексте отношений, который не столько о правах, сколько о обязанностях.

Тот же простодушный индивидуализм оставляет нас неуверенными в том, как подойти к трудностям современной американской экономики. Учитывая сложные проблемы, создаваемые глобализацией, исчезновение среднего класса, распад семьи среди бедных, растущее экономическое расстояние, отделяющее нашу «когнитивную элиту» от все менее «малоэффективной» рядовой американки, и бесспорную необходимость урезать наши права, чтобы сохранить их (на время), наши способы говорить об ответственности, работе, мобильности и возможностях кажутся все более неуместными.

Всем известно, что успех на рынке требует навыков и привычек, которые обычно приобретаются в хороших школах, крепких семьях, активной гражданской позиции и даже в заботливых и осуждающих церквях. Однако этим реляционным институтам по-разному угрожают непосредственные эффекты как рынка, так и большого безличного правительства. Мы также знаем, что большинство людей считают, что достойная жизнь формируется как любовью, так и работой, и что расцвет любви и работы взаимозависимы.Мы даже знаем, что любовь и работа — это предел для правительства, даже если мы знаем, что американцы среднего класса, у которых есть хорошая работа, крепкие семьи и «церковные дома», также являются нашими лучшими гражданами.

То, что мы действительно знаем, должно указывать на нашу политическую жизнь в довольно определенных направлениях. Предоставляет ли наш знакомый политический словарь то, что нам нужно, чтобы сформулировать эти направления? Или это еще больше сбивает нас с толку в это и без того запутанное время? У нас есть все основания задаться вопросом, имеют ли даже консервативные американцы доступ к правдоподобному описанию реальности нашей личности, описанию, которое могло бы послужить основой общественной философии, которая должным образом ограничила бы и направила устойчивую политическую жизнь свободных людей.Чего нам больше всего не хватает, так это подлинно эмпирической теории, адекватной сложностям американской жизни в наше время.

Естественная склонность любого консерватора состоит в том, чтобы искать такую ​​теорию в нашей глубокой и разнообразной традиции свободы, а не изобретать ее из цельной ткани. И если наши поиски руководствуются чувством того, как изменяющиеся обстоятельства требуют от нас размышлений о реляционном характере человеческой личности, наша традиция не разочарует. Но у нас нет другого выбора, кроме как взглянуть за пределы наиболее знакомых элементов этой традиции на некоторых забытых американских теоретиков свободы, которые подчеркнули недостатки чрезмерно индивидуалистического понимания американской жизни.Самодовольно чрезмерный индивидуализм — опиум американских «публичных интеллектуалов» нашего времени.

Одним из ресурсов, которым не уделяется должного внимания при исправлении этого избытка, является самый оригинальный и глубочайший мыслитель Америки XIX века: Орест Браунсон. Автор книги The American Republic (опубликованной в 1865 году) и многих других, Браунсон объяснил, что «провиденциальная конституция» нашей страны глубже и убедительнее, чем теоретизирование Локка Джефферсона и других ведущих основателей и создателей.Наши создатели, которые веками строили, как великие государственные деятели, черпали из всех источников, которые им предоставили история, философия, политические прецеденты, религия и остальная часть нашей цивилизованной традиции. Именно потому, что они строили как государственные деятели, а не как абстрактные теоретики, они построили лучше, чем они знали .

Для Браунсона ясно думать как о нашей Конституции, так и о конкретных людях означает избегать излишнего мышления слишком универсально (или абстрактно) или слишком конкретно (или эгоистично).Требуется найти середину между двумя крайностями американской политической мысли. С одной стороны, американцы должным образом усваивают правдивую догму человеческого равенства, и помня, что все люди в равной степени обладают правами — вот что уводит нас от чрезмерной заботы об особенностях, которая характеризовала аристократов-южан во времена Браунсона со всеми их сепаратистскими и расистскими взглядами. и даже языческие порывы. Но в противоположной крайности гуманитарии и их абстрактный эгалитаризм — как некоторые трансценденталисты и пантеисты северян во времена Браунсона — оторвали теорию равенства от ее собственно личного теологического контекста.Остается пустой универсализм, который переоценивает возможности искупления в политической реформе и отрицает истину о личном бытии и, следовательно, о личных правах. Как признали янки Браунсоны, несмотря на их многочисленные недостатки, южане были правы, отстаивая особенность индивидуальности в отношениях; они утверждали, что знают и любят реальных людей и поэтому не нуждаются в каком-либо интересе к абстрактному «гуманизму».

Согласно Браунсону, американское конституционное средство между абстрактным универсализмом и племенным сепаратизмом представляет собой ограниченное политическое единство граждан, которые знают, что они больше и меньше граждан.Все мы в равной степени сформированы естественными, личными императивами, связанными с процветанием как материальных, политических, и духовных существ. Когда мы забываем любой из трех, мы попадаем в беду. Материальное существо озабочено личным существованием себя и своей семьи. Политическое существо озабочено общим благом, которое разделяют граждане в «территориальной демократии» в определенной части мира. Духовное существо озабочено обнаружением своих обязанностей по отношению к своему любящему личному Создателю и делится этими личными новостями со своими собратьями через церковь.

Полноценное человеческое существо проявляет внимание ко всем трем частям того, кем он является, как свободный и общительный человек, рожденный, чтобы знать, любить и умереть. Он не считает себя меньшим, чем он есть на самом деле, думая о себе только как о производителе и потребителе или только как о гражданине, и он не думает о себе как о чем-то большем, чем он есть, смешивая свою ограниченную и послушную свободу с неограниченной. свобода Бога.

Этот полный отчет о том, кем является каждый из нас, означает, что экономику, семью и церковь нельзя политизировать.Истинное богословие является «католическим» в том смысле, что оно не является исключительной прерогативой определенного политического сообщества или просто «гражданским богословием». Этот полный отчет об обязанностях человека в отношениях также означает, что политическое сообщество существует не только для удовлетворения эгоистических потребностей отдельных людей; политика не существует ради экономики. Таким образом, верность вашей стране — реальная и незаменимая добродетель, которой, по словам Браунсона, особенно не хватает в любой стране, слишком одержимой правами.Что ставит страну над племенем, так это то, что эта верность истинно общему благу, подлинной концепции справедливости. Американская конституция, как объясняет Браунсон, примиряет «свободу с законом, а закон со свободой» посредством самоотверженного утверждения посреднических конституционных принципов, таких как самоуправление, федерализм, разделение властей и религиозная свобода.

При правильном понимании мы можем увидеть в идее Браунсона о праве и свободе теоретическое обоснование устойчивой практики американской свободы, которая утверждает конституционный порядок, который «одновременно обеспечивает авторитет общества и свободу личности — суверенитет государства». люди без социального деспотизма и индивидуальная свобода без анархии.Другими словами, его миссия состоит в том, чтобы выявить в своей жизни диалектический союз власти и свободы, естественных прав человека и общества ».

Браунсон, по крайней мере, может помочь сегодняшним американцам серьезно задуматься о сложном взаимодействии между политическими и экономическими свободами и взаимоотношениями между существами и гражданами. Это такое мышление, которого требуют друзья свободы, если они хотят преодолеть путаницу, которая определяет наше время.

ЛИЧНОСТЬ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИКА

Чтобы увидеть, как Браунсон может помочь нам задуматься о некоторых современных проблемах, мы можем начать с более внимательного изучения особенностей нынешней политической экономии Америки, не забывая о его взгляде на всю правду о свободном и общительном человеке.

Когда они думают об экономике, многие консерваторы и либертарианцы сосредотачиваются почти исключительно на несправедливости и контрпродуктивности ограничений свободы предпринимателей, «создателей рабочих мест» и членов нашей когнитивной элиты. Но эта перспектива плоская и одномерная. При этом не принимаются во внимание законные опасения большей части нашего рабочего и среднего классов. Многие представители среднего класса — люди, которые управляют малым бизнесом, занимаются квалифицированным физическим трудом и составляют «менеджмент среднего звена» — в наши дни чувствуют себя все менее и менее защищенными, и на это есть веские причины.Разрушаются различные «системы социальной защиты», которые защищали рабочих и их семьи от рыночной конкуренции: профсоюзы и различные формы владения и пользования, равно как и лояльность работодателей и работников, пенсии и, для многих обычных рабочих мест, даже льготы. Некоторые люди празднуют новое рождение свободы, когда все сотрудники становятся независимыми подрядчиками, продавая свои гибкие навыки тем, кто в них нуждается в данный момент. Но другие говорят о падении — имея в виду снижение производительности и статуса — членов среднего класса, особенно, но не только нижней половины среднего класса.Их навыки стоят меньше, чем когда-либо, и поэтому, даже когда они много работают, зарабатывают все меньше и меньше. Учитывая их неспособность найти работу, которая дает им, по крайней мере, достоинство обеспечивать тех, кого они любят (как это делали рабочие места на фабриках, объединенные в профсоюзы полвека назад), они иногда решают, что работа не стоит того.

Экономическое неравенство быстро увеличивается, и откровенные либертарианские футуристы, такие как профессор права Университета Джорджа Мейсона Тайлер Коуэн, признают, что эта тенденция сохранится. Но наши либертарианцы правы в том, что неравенство само по себе вряд ли подрывает аргументы в пользу свободы.Процветающая свободная страна — это место, где все становятся лучше, хотя некоторые, благодаря своему упорному труду и природным талантам, добиваются гораздо большего успеха, чем другие. Либертарианцы часто указывают на то, что прогресс технологий приносит пользу всем нам. А благодаря технологическому развитию и глобальному конкурентному рынку производительность возросла. Но заработная плата не изменилась, и многие американцы не видят демократических преимуществ прогресса экономической свободы.

Между тем, наши программы предоставления льгот обходятся нам дороже, и мы не можем позволить себе финансировать их, как сейчас, на гораздо более длительный срок.В этом отношении прогрессисты в основном стали «консерваторами» в точном смысле слова, защищая преимущества статус-кво, и часто вводящими в заблуждение или откровенно нечестными способами. Президент Обама солгал многим американцам, когда он сказал, что они могут сохранить свои планы медицинского страхования, и он ввел американцев в заблуждение, когда он выступал с обещанием избежать реформы системы льгот. В обоих случаях он предлагал невероятный уровень стабильности. Джеймс Капретта, среди прочих, показал, что будущее нашей системы льгот находится под угрозой не столько из-за нашей культуры зависимости, сколько из-за нашей огромной демографической трансформации.У нас слишком много стариков и мало молодых и продуктивных. Итак, мы застряли, говоря, что старая потребность стать более продуктивной — и в некоторой ограниченной степени это возможно, учитывая улучшение здоровья и долголетие. Однако правда в том, что от такого исправления можно ожидать не так уж много.

Основной причиной нашего кризиса прав является не столько культура зависимости, сколько развивающийся индивидуализм. Хотя тысячелетний образ жизни часто обсуждается как доказательство растущего индивидуализма нашего общества, свидетельства также имеются в изобилии среди пожилых людей.Люди живут дольше, потому что они, как заинтересованные лица, более внимательны к факторам риска, угрожающим их существованию. И у них меньше детей, по крайней мере, отчасти потому, что они считают создание замены (из-за любви) невыносимым бременем для их автономной и продуктивной жизни. Конечно, существует связь между этим индивидуализмом и зависимостью: по мере того, как институты взаимоотношений, такие как брак и церковь, атрофируются, правительство часто в конечном итоге вмешивается, чтобы заполнить пустоту.Это одна из причин, почему одинокие женщины, и особенно матери-одиночки, склонны голосовать за демократов, а замужние женщины — за республиканцев.

Надвигающийся крах прав не позволит пожилым людям ощутить свой техно-дар беспрецедентного долголетия, как они должны — как подлинное новое рождение свободы. Можно сказать, что им просто придется больше полагаться на свои семьи, как это делали их бабушки и дедушки в разгар Депрессии. Но распад наших институтов взаимоотношений — включая, конечно же, семейные узы между поколениями — отражается в том факте, что одна из наших самых быстрорастущих демографических категорий — это мужчины старше 65 лет, не имеющие тесных связей с супругом или детьми.Частью нового рождения свободы стал взрыв разводов среди родителей, чьи дети наконец вышли из дома. Когда осталось так много лет, почему бы не реагировать на все аспекты качества жизни?

В целом, многие из наших наиболее многообещающих и тревожных экономических и культурных изменений можно отнести к все более индивидуалистической философии жизни. Более последовательная индивидуалистическая этика, конечно же, глубоко связана с тем фактом, что мы живем в мире, в котором дети становятся все реже, а брак становится причудливым вариантом образа жизни, основанным исключительно на чувстве любви.Как заметил политический философ Пьер Манент, Европа становится постполитической, пострелигиозной и постсемейной, и он видит в этом форму прогресса, основанную на ненависти к телам или на тех реляционных ограничениях, которые мы неизбежно испытываем как социальные существа. рожден, чтобы любить и умереть. И наша страна, по правде говоря, сейчас не сильно изменилась. Либертарианские представления о том, что гражданство — это просто другое слово для обозначения «погони за рентой» и что национальные границы — не что иное, как произвольные препятствия на пути беспрепятственного процветания глобального рынка, становятся все более популярными.Конечно, многие либертарианцы и многие из наших «образцов для подражания» в Кремниевой долине также легко соблазняются трансгуманистическим импульсом, что мы можем жить вечно как сознательные машины.

С этой освободительной точки зрения легко определить социальный прогресс как растущее понимание американцев — мужчин и женщин, геев и натуралов — как одинаково свободных в определении своей личной идентичности независимо от религиозного и политического притеснения. Судья Верховного суда Энтони Кеннеди продвигал эту точку зрения более двух десятилетий, и его точка зрения становится все более доминирующей.Женщины свободны, как сказал Кеннеди (вместе с двумя другими судьями) в мнении большинства в деле Planned Parenthood v. Casey в 1992 году, не считать себя матерями и быть неограниченными политическими и экономическими субъектами, как и мужчины. Геи, добавил Кеннеди в деле Лоуренс против Техаса десять лет спустя, свободны определять, что для себя означает реляционная автономия, точно так же, как и натуралы. Несмотря на государственное регулирование и вмешательство АНБ, сейчас явно лучшие времена для того, чтобы быть свободным человеком.

В качестве детерминантов успеха раса и унаследованный социальный статус заменяются унаследованным интеллектом, способностью к самодисциплине и тяжелой работе, готовностью откладывать вознаграждение ради большей отдачи позже и (возможно, прежде всего) техническим образованием и навыками. Как понимает Бринк Линдси из Cato Institute, успешный работник умственного труда обладает способностью к быстрому изучению абстрактного (или дерацинированного) и концептуального (или безличного) мышления, готовностью обрабатывать сложность, относясь к машинам и людям с точки зрения продуктивных ролей. и интересы.Как считает Тайлер Коуэн, те, кто становится более продуктивным и заслуженно богаче, могут либо легко работать с «гениальными машинами», либо управлять и продавать тех ботаников, которые так хорошо работают с машинами. Между тем, большинство американцев становятся менее продуктивными и поэтому «заслуживают» своего застойного или падающего статуса и богатства.

В результате Америка в большей степени, чем когда-либо, основана на производительности труда. Коуэн сообщает нам в своей провокационной книге 2013 года «Среднее значение больше », что Америка разделяется на два все более отдаленных экономических класса.Средний означает «средний класс» — то, что Маркс называл мелкой буржуазией, или владельцами малого бизнеса, квалифицированными рабочими, менеджментом среднего звена и т. Д. Коуэн во многом уступает марксизму, говоря, что технический прогресс капитализма означает, что Америка больше не является страной среднего класса, то есть страной, где большинство черт жизни разделяет подавляющее большинство граждан.

Но Коуэн, кажется, слеп к тому, сколько будет потеряно в деле свободы, если его прогнозы сбудутся.Ориентация Америки на средний класс вдохновляла ее граждан на самосовершенствование за счет свободного труда с высоким уровнем дохода. Это то, что сделало американцев однозначно враждебными к социализму. Эта точка зрения также заставила американцев довольно серьезно относиться к работе и ее месту в нашей системе социального обеспечения. Этот взгляд среднего класса даже заставил нас проявить сострадание, чтобы профинансировать систему социальных льгот для «работающих бедных» и тех, кто — например, детей и инвалидов — действительно не в состоянии заботиться о себе. Коуэн предполагает, что системы социальной защиты почти исчезнут, поскольку классы станут настолько отдаленными друг от друга, что сказочно богатые будут сопротивляться тому, чтобы делать что-либо много для кажущихся непродуктивными бедняков, с которыми у них мало общего.

Кто может отрицать снижение социальной мобильности, как, например, объяснил Чарльз Мюррей? Однако аргумент, обвиняющий слабых представителей нижнего среднего класса в их завистливом отсутствии добродетели, может иметь все меньшую объяснительную ценность. И если Мюррей прав насчет «ассортативного спаривания», то богатые не только становятся богаче, но и умнее — и поэтому все меньше и меньше похожи на большинство американцев. Настоящие демократические средства от зависти — это общее гражданство и общие возможности, но и то, и другое уменьшается.И, конечно же, самое благородное средство от зависти — это удовлетворение тем, что у вас есть, чего трудно достичь, если у вас нет или вы теряете то, что нужно для достойной жизни в отношениях.

Зависть также смягчается представлением о том, что те, у кого есть богатство и власть, заслуживают того, что у них есть, — что они не только хорошие люди, но и используют то, что у них есть, для демонстрации своей добродетели. Но один упускаемый из виду недостаток новой когнитивной или трудолюбивой и рациональной элиты состоит в том, что добродетели, делающие возможным их превосходство, противоположны патерналистским и не привязывают их к низшим классам.Древние аристократии, как объясняет Алексис де Токвиль, оправдывали свои привилегии своей благородной и благотворительной заботой о тех, за кого они считали себя ответственными. Они думали, что заслужили свои деньги и имущество, которое часто не зарабатывали, потому что знали, как использовать их с щедростью и классом.

Сегодняшняя элита Кремниевой долины думает о своем вкладе в общество в терминах инновационных и творческих форм продуктивности, а свое отношение к обычным людям — в терминах манипуляции и контроля.Либертарианцы жалуются на слежку АНБ, но большее значение имеют «большие данные» (генерируемые для невообразимо огромной прибыли), полученные благодаря способности Google и Facebook фиксировать интимные подробности нашей жизни, отслеживая нашу онлайн-активность. Некоторые миллиардеры Кремниевой долины, конечно, тратят много денег на достойные цели, но они не связывают свою производственную деятельность с какой-либо заботой о ее влиянии на потребителей.

Первоначальный персонаж Кремниевой долины был радостным сочетанием продуктивности с своего рода богемной самореализацией — хиппи и другие неудачники-нонконформисты, которые находили творческое удовлетворение своей работой.Это изображение по-прежнему проецируется Googleplex, штаб-квартирой Google. И, конечно же, Кремниевая долина поддерживает социальный либерализм 1960-х годов и общую причину «разнообразия». Но оказывается, что техно-творчество не легче, чем другие формы предпринимательской продуктивности. Техно-творчество — или гениальное изобретение — всегда было в основе современной свободы и процветания, и именно в Кремниевой долине мы видим, как такое изобретение может быть развернуто в почти немыслимых масштабах для преобразования, освобождения и ограничения способов в котором мы все живем.Члены нашей когнитивной элиты просто используют новую форму власти, являющуюся результатом их интеллектуального труда.

Либертарианские футуристы, такие как Коуэн и Линдси, иногда пишут так, будто весь смысл этого замечательного технопрогресса — победы капитализма в форме творческой силы «человеческого капитала» — состоит в том, чтобы объединить освободительный дух хиппи 1960-х годов с оптимистический дух свободы на службе индивидуальной продуктивности Рональда Рейгана 1980-х годов. Коуэн говорит, что «свет в конце туннеля» — это приход мира, в котором у нас будет много всего и все время в мире, чтобы играть в увлекательные игры.Линдси пишет, что точка зрения Маркса на коммунизм ошибочна только в одном отношении: чтобы жить в мире богемных удовольствий, нам нужно оставаться продуктивными.

УСТОЙЧИВОСТЬ ЧЕЛОВЕКА

Несмотря на эти проявления беспрецедентного индивидуализма и размышления либертарианских футуристов, существует множество свидетельств того, что наша реляционная природа сохраняется и не будет удовлетворена технопрогрессом, лишенным межличностной ответственности.

Брак и воспитание детей могут исчезнуть в большинстве развитых стран Европы и Японии, но они определенно не исчезнут среди наших успешных.Они не только женятся; их браки стабильны и предполагают общую приверженность воспитанию детей. Родительство, конечно, нельзя назвать ни продуктивной (или оплачиваемой) работой, ни личным удовольствием. Это третья и более естественная категория, которую Маркс никогда не мог интегрировать в свое описание не навязчивой самореализации в конце истории. По этой причине современные искушенные родители на самом деле консервативны, когда дело касается родительских обязанностей.

Их фактическое подтверждение брака подчеркивает эмоциональные недостатки того, чтобы быть просто продуктивным и потребляющим человеком, быть буржуазным и богемным.Брак и дети уводят нас от размышлений о нашей личной свободе и продуктивности к размышлениям о благословениях воплощения и любви к существам с телами. Не может быть ничего более личного и относительного, чем воспитание детей.

Воспитание является серьезным и сознательным в наших когнитивно-элитных семьях (чьи дети сейчас опережают остальное общество в силу как природы, так и воспитания), в то время как среди большинства американцев ситуация в целом ухудшается. Хотя у обычных американцев могут быть более традиционные «семейные ценности», чем у наших искушенных людей, они кажутся все менее и менее способными действовать в соответствии с ними.Их семьи становятся все более патологическими, с большим количеством матерей-одиночек, непослушных отцов и зависимостью от правительства.

Чтобы противодействовать этим тревожным тенденциям, многие либертарианцы и консерваторы подчеркивают, что государственная политика должна уменьшать неравенство, готовя как можно больше людей к требованиям производительной работы. Этот образ мышления является движущей силой участия федерального правительства в разработке стандартов Common Core образования и его усилий по подготовке студентов к колледжу и карьере.»Политики и высшие должностные лица выдвинули реформы, направленные на обеспечение максимального выбора и подотчетности в сфере образования. Также были предложения относительно мер по дерегулированию и снижению налогов, направленных на поощрение предпринимательства и роста рабочих мест, наряду с другими усилиями по содействию восходящей мобильности и созданию богатства.

Не возражая полностью с подобным традиционным экономическим анализом, другие правые (группа, известная как «консерваторы реформ») формулируют предложения, направленные на облегчение отношений между членами нашего среднего класса.Налоговая реформа должна быть направлена ​​на облегчение положения семей и самозанятых. Реформаторы также делают упор на исправлении — а не прекращении или объявлении неконституционными — программ предоставления прав, которые образуют настоящую «сеть безопасности» и не служат в первую очередь сдерживающим фактором для работы. Они настойчиво напоминают нам, что и большое правительство, и большие данные и большие технологии Кремниевой долины угрожают маленьким реляционным организациям, от которых обычные люди зависят в поисках смысла. Семьи, церкви, районы и сообщества предоставляют людям возможность быть более чем продуктивными людьми и, следовательно, больше, чем частью чужого сценария.

Такой консерватизм также скептически относится к утверждениям о том, что ключом к улучшению обычной жизни является простое повышение производительности и что существует четкая связь между производительностью и созданием рабочих мест в нашу эпоху высоких технологий. Восстановление без работы было большим для тех, кто владеет акциями и другим капиталом, и бесполезным или хуже для тех, кто этого не сделал. Доля американцев, владеющих акциями, снижается, и уже сам по себе этот факт свидетельствует о пролетаризации среднего класса.

Тем не менее, консерватор, настроенный на все взгляды Браунсона, относящийся к отношениям человек должен очень скептически относиться к любой форме редукционистского детерминизма — марксистскому или либертарианскому — который уверенно предсказывает неизбежность превращения среднего класса в ничто. Эта уверенность оскорбляет стремление свободных мужчин и женщин управлять своей собственной достойной судьбой. «Консервативный персонализм» также отвергает техно-детерминистское самомнение о том, что дуга нашего прогресса неизбежно ведет к большей индивидуальной свободе, большему количеству денег и большему веселью.Технологическое развитие — это прекрасное откровение человеческой свободы и, безусловно, необратимое, но это также, как сказал Александр Солженицын, глубокое испытание нашей свободы воли.

СВОБОДА И РЕЛИГИЯ

Именно благодаря свободной воле мы подчиняем технологическое «как» личному «почему». Этот проект указывает нам на основу нашей свободы и обязательно вызывает вопрос о ее цели. Таким образом, он возвращает нас к нашему личному и религиозному наследию, основанному на отношениях.Когда речь идет особенно о религии, нынешнее состояние нашей свободы сбивает с толку.

Свобода религии хороша для политической жизни, поскольку политические действия могут быть ограничены вопросами, которые не требуют противоречивого формирования душ или вторжений в сферу совести. Но свобода религии, как объяснил Алексис де Токвиль, особенно полезна для религии, поскольку дает церквям возможность поддерживать свою независимость как тела мысли и действий, противостоящих скептическим, материалистическим и даже отрицающим свободу или пассивно фаталистическим крайностям демократии.

Религия, напоминает нам Токвиль, на самом деле является ограничением свободы изолированного, одержимого собой человека. Любовь и требования, которые он предъявляет к нам, уводят нас от самих себя. Наши личные и общественные обязанности становятся для нас важнее. Таким образом, именно через религию американцы обретают чувство общей морали и общих обязанностей, а через религию американцы обретают уверенность в равенстве всех уникальных и незаменимых существ перед Богом. Именно благодаря религии американцы пришли к убеждению, что всеобщее образование должно быть больше, чем техно-профессиональное, потому что каждый из нас — больше, чем просто продуктивное существо с интересами.

Некоторые американцы сегодня празднуют освобождение человека от догматических ограничений религиозной морали и освобождение личной жизни — даже духовной жизни — от ограничений церкви. Конечно, мы больше не можем сказать, что американцы связаны общей религиозной моралью, когда речь идет, скажем, о браке и семье. И наш Верховный суд был первым, кто подтвердил «автономию отношений» или выбор человека в отношении того, как построить свою свободную личную идентичность.Нация, которая в последнее время активно выступает за выбор, когда дело доходит до контрацепции, развода, гомосексуализма и однополых браков, безусловно, достигла нового рождения свободы от религии в общественной жизни. И все больше и больше американцев — хотя они все еще составляют небольшое меньшинство — соглашаются с нашими «новыми атеистами» в том, что «религия отравляет все» и что почти все репрессивные патологии, искажающие мир, восходят к религиозным авторитетам. Можно сказать, что американцы более свободны, чем когда-либо, от навязчивого влияния церквей как организованных групп мысли и действий.

Но соблюдающие религиозные верующие — те, кто на самом деле глубоко отождествляют себя с религиозными институтами как с источниками личного и относительного авторитета — говорят, что у нас на самом деле меньше религиозной свободы, чем когда-либо. Меньше уважения к учительскому авторитету церкви как источнику морального руководства, которое особенно необходимо в демократии — форма руководства, которая также ограничивает авторитет правительства и рынка. Похоже, что мы больше не согласны с тем, что свободное исповедание религии — это свобода религии, а не просто свобода личной совести.Таким образом, мандат Obamacare на противозачаточные средства нарушает свободу церкви быть авторитетным органом для верующих. В самом деле, складывается консенсус в том, что мнение церкви об абортах и ​​браке должно быть отвергнуто как необоснованное и, если оно противоречит преобладающему взгляду на права, не отличается от взглядов расистов и других моральных идиотов. Таким образом, демонстрация свободы, которая является подлинным религиозным разнообразием, теперь является преступлением против «разнообразия» в корпоративно-бюрократическом смысле.

Наша религиозная идентичность не является ни политическим творением, ни полностью приватизированным или изолированным опытом совести.Религиозная свобода, как напоминает нам Браунсон, создает пространство для церкви как организованной совокупности мыслей и действий. Это то, как мы, люди, живущие в отношениях, наиболее открыты правде о том, кто мы есть. Это не означает, что церковь в правильном понимании требует от государства большего, чем признание того, что свободные и находящиеся в отношениях люди могут добровольно подчиняться ее корпоративной власти. Как говорит Браунсон, все, что церкви нужно от правительства, — это свобода евангелизировать или формировать души, и наша Конституция предоставляет церквям эту автономию.

Только что описанные тенденции, утверждают некоторые критики американской культуры, показывают, что наша локковская и основополагающая идея свободы (в том виде, в каком она разворачивалась на протяжении истории) всегда была глубоко враждебна свободе церкви как церкви. Как следствие, искренне верные католики, например, должны противопоставить себя разрушительному шару цивилизации, которым является американская идея свободы. Положение католиков в Америке, говорят они, все больше и больше напоминает положение диссидентов при коммунизме: преследование за веру не за горами.Эти католические критики — такие как Аласдер Макинтайр и Патрик Денин — теперь отдают предпочтение политическому порядку, который более непосредственно связан с приоритетом добродетели над свободой или управлением свободой с помощью добродетели. Они добавляют, что положение церкви в Америке настолько слабо, отчасти потому, что так много католиков соблазнились утверждением, что быть хорошим католиком может быть совместимо с тем, чтобы быть хорошим американцем — идея, которая невозможна, если, как Макинтайр и Денин, вы считаете, что быть хорошим американцем равносильно тому, чтобы быть свободным человеком, как описывает Локк.Эти «традиционалистские» католические критики все более и более уверены в том, что им мало за что им быть благодарными — и так мало к чему быть лояльными — в Америке. С политической точки зрения они стали сепаратистами, противопоставляя свой религиозный долг гражданскому духу.

Но есть также серьезные католики и другие моральные и социальные консерваторы, которые верят в использование локковских или либертарианских средств для нелибертарианских целей. Под этим они подразумевают, что наша экономическая и политическая свобода может быть утверждена как хорошая только для тех, кто использует свою свободу на службе целеустремленной жизни, основанной на отношениях.По правде говоря, каждый человек является свободным экономическим субъектом, гражданином, чьим-то ребенком (и, возможно, чьим-то родителем) и творением Бога. Политическая деятельность должна в значительной степени быть связана с защитой и расширением пространства для религиозных институтов, домашнего обучения и подлинно контркультурного или религиозного образа жизни, который позволит людям жить своей полной идентичностью.

Эти более обнадеживающие консерваторы имеют в виду компромисс, который отвергнет, в свете недавнего опыта, представление о том, что наши церкви могут сочетать свои благотворительные функции с государством всеобщего благосостояния, не подрывая их исключительных миссий.Но их компромисс будет настаивать на том, что эти миссии можно выполнять в рамках американской жизни. Например, одним из способов решения проблемы контрацепции было бы максимально увести правительство от страхового бизнеса и сделать институциональные церкви в целом менее зависимыми от государственного финансирования и регулирования. С другой стороны, эти либертарианские нелибертарианцы тоже являются сепаратистами. Они хотят восстановить различие между скромным публичным царством и обширным частным царством.

АМЕРИКАНСКАЯ ТЕОРИЯ СВОБОДЫ

В духе (и близком к букве) Браунсона мы должны в заключение попытаться примирить как наши церкви, так и наших либертарианцев с цивилизационной миссией нашей страны. Для этого мы должны увидеть пределы абстрактных принципов, с которыми мы, консерваторы, часто склонны определять основание Америки и ее общественную жизнь. Наши политические договоренности всегда были компромиссом между такими принципами и сложным, относительным характером свободной человеческой личности.Как утверждает Джеймс Стоунер:

Быть верным духу Декларации, с моей точки зрения, означает не то, что мы привязаны к самому радикальному прочтению ее самой абстрактной истины, но то, что мы должны вернуть пылкое стремление к самоуправлению, которое дало Американская революция его сила и его оправдание. Вместо того, чтобы обращаться к неизбираемой судебной системе для формулирования наших идеалов — или к либеральным философам, которые хотят править через них, — мы не должны ни уклоняться от свободных дебатов по важным социальным вопросам, ни требовать, чтобы каждый консенсус основывался на первых вещах. чтобы считать.

Понадобился французский католический священник, отец Раймон-Леопольд Брукбергер (капеллан французского Сопротивления во Второй мировой войне), чтобы открыть Америку самой себе или напомнить Америке, что ее наследие начинается с людей, вовлеченных в сухие политические споры. Книга Брукбергера « Образ Америки » (опубликованная в Америке в 1959 году) прекрасно объясняет нашу Декларацию независимости и ее смесь естественного богословия (во втором абзаце) с провиденциальным Богом (представленного в последнем разделе).Брукбергер отмечает, что Континентальный Конгресс, не отвергая деистической формулировки Джефферсона «Бога природы» в начале документа, вставляет в конце два описания Бога как творца и судьи, как личного Бога.

На самом деле, замечает Брукбергер, «Конгресс и Джефферсон имели разные представления о Боге» и что они придерживались «двух совершенно разных философий». Джефферсон и господствующая в то время философия Локка придерживались безличного Бога в прошедшем времени, скорее «что», чем «кто».«Но в основе своей христианские (и, в частности, кальвинисты, чаще всего) члены Конгресса думали о Боге как о личном, в настоящем времени, связанном с отношениями« кто ». Это христианский вклад в основополагающий компромисс, который сделал Бога природы личным , осуждающий, относительный и провиденциальный (и очень любящий).

Живой, дающий Бог Библии — это то, что обеспечивает больше, чем вклад Джефферсона Локка, нашу веру в неснижаемую личную значимость каждого из нас.Без этой веры было бы невозможно полностью объяснить утверждение Линкольна о том, что Америка — это больше всего на свете посвящение утверждению, что все люди созданы равными. Без этого нам было бы слишком легко объяснить противоречие между трогательными словами Джефферсона о том, как наше расовое рабство приводило к насилию по отношению к мужчинам и женщинам, имеющим права, и его безразличием к даже скромным рискам для своевременного превращения американского рабства в конец. Жизнь под руководством Бога, Который заботится обо всех нас, — это основа многомерной страны, в которой мужчины и женщины больше, чем граждане, но все же граждане.На многих уровнях они призваны свободно заботиться друг о друге, а также уважать свободу каждого человека как существа, созданного по образу Бога.

«Самая большая удача для Декларации, — утверждает Брукбергер, — была именно расхождением и компромиссом между пуританской традицией и тем, что написал Джефферсон». Декларация, созданная в строго пуританском стиле, произвела бы теократические оскорбления против нашей истинной свободы как граждан и существ. С другой стороны, «[h] ad это было написано с точки зрения небрежной философии того времени, это было бы нерелигиозным, если не на самом деле оскорбительным для христиан.«С подлинно американской точки зрения понимание свободных людей только как несвязанных между собой носителей прав — или как производителей и потребителей или свободных индивидов и ничего более — на самом деле является« слабой философией », которая сводит каждого из нас к меньшему, чем то, что мы сот.

Декларация, объединив эти взгляды на то, кем является каждый из нас, обеспечивает «философию, которая наиболее выражает равенство всех людей в их естественном и сверхъестественном достоинстве», — заключает Брукбергер. Это документ, лежащий в основе традиции, которая правдиво опирается на апелляции как к Локковскому, так и к христианскому пониманию того, кем мы являемся как свободные и равные существа, примиряя индивидуальную свободу с политической и религиозной преданностью и личными жертвами от имени наших сограждан и существ. .

Мы можем сказать, как это сделал Джон Кортни Мюррей в духе Браунсона, что Основатели построили «лучше, чем они думали». Они были государственными деятелями, которые не мыслили абстрактными теоретиками, а предпочли пойти на разумный компромисс в интересах национального единства. Джефферсон, например, думал, что поправки конгресса к его Декларации исказили его намерения, но он принял их с достоинством. Такая государственная мудрость примиряла универсальность и специфику на многих уровнях. Универсализм Джефферсона с одной точки зрения был слишком абстрактным, а с другой — слишком частным и эгоистичным.Эгалитарный теологический универсализм пуритан был слишком навязчиво личным, и поэтому он смехотворно и тиранически ограничивал свободу конкретного человека. Но это также было личным и относительным, и таким образом подтверждало уникальную незаменимость каждого отдельного существа.

Не существует прямой матрицы перевода основополагающего взгляда на равную личную и реляционную свободу под Богом на конкретные области политики. Но это понимание действительно предполагает, что дух разумного компромисса должен проникнуть в наши дискуссии относительно семьи, прав, абортов, религиозной свободы, налогообложения и регулирования, а также наши усилия по примирению гражданства и гражданского духа с глобализирующимися императивами рынка.Сегодняшнее разделение на фракции не так уж сильно отличается от разделения основателей, и мы могли бы даже сказать, что настоящий консерватор как инстинктивно, так и разумно ищет среднее между фундаментализмом и либертарианством — или даже между либерализмом и либертарианством. Цель всегда должна заключаться в том, чтобы отдавать должное полной и сложной правде о том, кто мы есть.

«Цивилизация», как выразился коллега-католик Мюррея Томас Гилби, «сформирована людьми, сцепленными в споре.«Наша Декларация и Конституция, правильно понятые, поддерживают« сознательное ощущение сообщества »как органа, способного к самоуправлению, открытого для правды о том, кем является каждый из нас, и восхваляющего своим наследием многогранного и подлинно провиденциального западного конституционная традиция, данная Америке. Как памятно напомнил нам Солженицын, наши надежды на политический и технический прогресс одновременно сдерживаются и направляются непреходящей истиной о том, что единственный истинный человеческий прогресс достигается в течение каждой конкретной человеческой жизни в направлении своего рода личного и личного. относительное совершенство в мудрости и добродетели — прогресс, который достигается за счет ответственных, мужественных и любовных действий в свете того, что мы не можем не знать о том, кто мы есть.С этой точки зрения беспрецедентные проблемы, а также возможности для жизни в качестве целеустремленных существ, встречающиеся в нашем технологическом мире, следует понимать как дары, которые нужно использовать хорошо или плохо в соответствии с нашей свободной волей. Проблемы нашего времени особенно сбивают с толку, потому что они так легко отделяют нас от наших традиционных и реляционных институтов и источников руководства. Первый шаг к их осмыслению — к нахождению нашего истинного места в мире — это выздоровление путем обдумывания и, зачастую, компромисс с истиной о том, кем является каждый из нас как свободный и общительный человек.

Питер Августин Лоулер — профессор государственного управления Даны в Берри-колледже и ответственный редактор журнала Perspectives on Polit Science .

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *